Разумеется, он заглотнул наживку — послушно двинулся следом.
Дама в форме была права: переноска оказалась маловата. Нос Марли уже уперся в дальнюю стену, а хвост все еще торчал снаружи. Я надавил ему на ляжки, вталкивая его внутрь, и не без труда захлопнул дверцу.
— Он должен иметь возможность повернуться, — строго сказала служащая.
— Марли, мальчик, ну-ка повернись! — приказал я.
Марли бросил на меня через плечо терпеливый взгляд затуманенных, налитых кровью глаз, словно говоря: «Я бы с удовольствием — только объясни как!»
Если он не сможет повернуться — его не пропустят на борт. Я взглянул на часы. До окончания посадки на самолет осталось двенадцать минут.
— Марли, сюда! — отчаянно взмолился я. — Повернись!
Я уже готов был бухнуться перед ним на колени, как вдруг сзади послышался треск, а следом голос Патрика:
— Ой!
— Лягушки удрали! — вскочив, закричала Дженни.
— Квак! Брекекекс! Домой! — хором завопили мальчишки.
Моя жена, опустившись на четвереньки, скакала по терминалу следом за лягушками, неизменно опережавшими ее на шаг. Пассажиры начали останавливаться и оборачиваться.
— Прошу прощения, — сказал я так спокойно, как только мог, встал на четвереньки и присоединился к Дженни.
Мы вдоволь развлекли пассажиров, вылетавших и прибывавших в этот ранний час, но наконец поймали Квака и Брекекекса и водворили их назад в коробку. В этот момент из собачьей переноски донесся шум. Марли каким-то образом ухитрился повернуться!
— Видите? — гордо обратился я к женщине из багажного отделения. — Он может поворачиваться. Никаких проблем!
— Ну ладно, — нахмурившись, сказала она. — Под вашу ответственность.
Двое грузчиков водрузили переноску с Марли на тележку и покатили ее прочь. А мы помчались на самолет.
Наконец мы сели на свои места, и я позволил себе вздохнуть спокойно. Марли летит с нами. Лягушки смирно сидят в коробке. Мы успели на самолет. Можно расслабиться и отдыхать. Через окно я видел, как в багажное отделение грузят огромную собачью переноску.
— Смотрите-ка, — сказал я ребятам. — Вон наш Марли!
Они принялись махать в окно и кричать:
— Привет, Марли!
Стюардесса начала произносить обычную речь о правилах безопасности, а я развернул журнал. И тут до меня донеслось ЭТО. Под нашими ногами, глубоко в чреве самолета, раздавался приглушенный, однако ясно различимый звук. Жалобный, скорбный вой дикого зверя. Кстати, для сведения: лабрадоры вообще-то не воют. Воют волки. Воют гончие. Лабрадоры просто не умеют выть. Но Марли, видимо, об этом не знал.
Пассажиры начали поднимать глаза от журналов и романов. Женщина напротив нас спросила своего мужа:
— Ты слышишь? Кажется, это собака.
Дженни, сжав губы, смотрела прямо перед собой. Я уткнулся в журнал.
— Марли плачет, — сказал Патрик.
Мне очень захотелось ответить: «Нет, сынок, это плачет какой-то незнакомый пес, которого мы никогда не видели и абсолютно ничего о нем не знаем!»
Взревели моторы, заглушая вой, и самолет покатился по взлетной полосе. Мне представилось, как Марли сидит в тесной переноске — в какой-то темной дыре, одинокий, напуганный, накачанный лекарствами. Бедняга.
Едва самолет оторвался от земли, как послышался треск, а затем:
— Ой!
На этот раз «ой» сказал Конор.
Я взглянул вниз, затем поспешно поднял глаза и воровато оглянулся вокруг. Убедившись, что на нас никто не смотрит, я прошептал на ухо Дженни:
— Не смотри вниз! У нас разбежались сверчки.
Мы поселились в просторном деревенском доме на крутом склоне холма. В наши владения входило 0,8 гектара земли, лес, где я мог в свое удовольствие рубить дрова, и ручей, берущий начало в роднике, который мальчишки и Марли скоро научились взбаламучивать. Из окна кухни открывался вид на соседний холм, вершину которого украшала белая церковка.
К дому прилагался сосед — рыжебородый медведь, словно вышедший из фильма про деревенскую жизнь. Жил он на каменной ферме постройки конца XVIII века и по воскресеньям любил посиживать на заднем крыльце и ради развлечения постреливать из винтовки по стволам деревьев — к большому испугу и неудовольствию Марли. В первый же день нашего приезда он принес нам бутылочку домашней вишневой настойки и корзину черники. Себя он называл Копальщиком.
Как легко догадаться по прозвищу, Копальщик владел экскаватором и зарабатывал себе на жизнь рытьем ям и канав. Если нам потребуется выкопать яму или перенести землю с одного места на другое, объяснил он, пусть мы только свистнем, и он мигом примчится.