Лапы Марли заскользили, и он с размаху врезался головой в сугроб. Секунду спустя, вынырнув оттуда, оказался похож на гигантское пирожное, густо обсыпанное сахарной пудрой. Только нос и глаза остались черными — все остальное стало снежно-белым. Большой и Страшный Снежный Пес. Марли явно не понимал, что делать с этим странным веществом. То он зарывался в него носом, после чего начинал фыркать и чихать, то терся мордой. Наконец вскочил, как подброшенный, галопом бросился прочь и вскоре исчез из виду.
Мы шли по следам Марли, изумляясь их причудливости. То он поворачивал назад, то прыгал далеко в сторону, то принимался выделывать на снегу круги — как будто следовал какому-то загадочному алгоритму, ясному лишь для него самого. Ребятишки с радостным визгом носились по сугробам и катались по снежной целине. На крыльцо вышла Дженни с чашкой горячего какао и объявлением: по радио сказали, что занятия в школе отменены. Я понимал, что в ближайшее время не смогу даже вывести свой маленький «ниссан» из гаража, не говоря уж о том, чтобы вести его по горной дороге, так что решил на работу сегодня не ходить.
Я счистил снег с каменного круга на заднем дворе, который выложил этой осенью для разведения костров, и скоро посреди двора весело затрещало пламя. Дети с радостным визгом катались на санях с вершины холма, а за ними с лаем носился Марли. Я повернулся к Дженни и спросил:
— Если бы тебе сказали год назад, что наши дети будут кататься на санках на заднем дворе, ты бы поверила?
— Ни за что! — ответила она, затем наклонилась, слепила снежок и кинула им в меня. В волосах ее запутались снежинки, на щеках играл румянец, при каждом выдохе из уст вырывалось облачко пара.
— Иди сюда, я тебя поцелую! — позвал я.
Чуть позже, пока ребятишки грелись у костра, я решил прокатиться на санях сам. Поднялся на вершину холма, сел на сани, откинулся назад, уперся ногами в подножку. Приготовился качнуться вперед, чтобы сани поехали. Марли не так уж часто удавалось посмотреть на меня сверху вниз — и мою нынешнюю позу он расценил как приглашение. Он бросился вперед и одним прыжком оседлал меня, рухнув мне на грудь.
— Слезай, скотина! — завопил я.
Но было поздно. Мы уже скользили вниз по склону, быстро набирая скорость.
— Счастливого пути! — крикнула снизу Дженни.
Мы летели с холма, вздымая клубы снега; Марли распростерся на мне и страстно облизывал мне лицо. Наш общий вес был куда больше, чем у ребятишек, — соответственно разогнаться нам удалось куда сильнее. Мы проехали место, где обрывались их следы, и помчались дальше.
— Марли, держись! — завопил я. — Мы едем прямо в лес!
Мы промчались мимо толстого старого орешника, проскользнули между двумя дикими вишнями, каким-то чудом избежали столкновения со всеми деревьями на нашем пути и врезались в густой подлесок. Только тут я сообразил, что в нескольких метрах от нас — берег ручья, не замерзающего даже зимой. Очень крутой берег, в сущности, обрыв. Туда-то мы и несемся во весь дух. Я успел только обхватить Марли руками, зажмуриться и заорать во весь голос:
— А-а-а-а-а!
Сани вылетели на берег, перевалились через обрыв и ухнули вниз. На миг мне показалось, что мы застыли в классической позе из детского мультика — когда герой замирает в воздухе, прежде чем рухнуть вниз. Только в этом мультфильме я висел в воздухе в обнимку с лабрадором, отчаянно поливающим меня слюной. Вцепившись друг в друга, мы приземлились в глубокий сугроб и подкатились к самой воде.
Я открыл глаза, осторожно попробовал пошевелить руками, ногами, головой. Вроде все цело. Марли прыгал вокруг меня, явно сгорая от желания повторить эксперимент.
— Извини, Марли, — проговорил я, со стоном поднимаясь на ноги, — для таких развлечений я староват.
Но и сам Марли не молодел — в следующие несколько месяцев мы ясно это поняли.
К концу нашей первой пенсильванской зимы я начал замечать, что Марли уже не молод. В декабре ему исполнилось девять лет, и он начал понемногу сдавать. Однажды мы вместе спустились с нашего холма и стали взбираться на крутой соседний холм, на вершине которого белела церквушка, а рядом с ней — кладбище времен Гражданской войны. По этому маршруту мы гуляли часто, и еще осенью Марли преодолевал этот путь без труда. Но сейчас я заметил, что он отстает.
— Что же ты, Марли? Неужели ты мне уступишь? — ласково спросил я, наклонившись над ним.