— Давай, мальчик мой, давай. Ты сможешь! — подбадривал я его сверху.
Иногда ему удавалось без остановок пройти всю лестницу; иногда он надолго замирал на середине; иногда спускался и начинал заново. Бывали и неприятные случаи, когда он терял равновесие и позорно съезжал вниз на животе.
Как у всякого старика, у Марли бывали «хорошие» и «плохие» дни. Иногда трудно было поверить, что перед нами — один и тот же пес. Однажды вечером весной 2002 года я вывел его на короткую прогулку по двору. Вечер был холодный и ветреный. Я решил пробежаться, чтобы согреться, и вдруг Марли затрусил галопом рядом со мной.
— Смотри-ка, Марли, — сказал я ему, — похоже, в душе ты все еще щенок!
Вместе мы быстрым шагом вернулись к дому. Марли радостно пыхтел, высунув язык, и глаза у него блестели.
У дома Марли попытался, как прежде, одним прыжком взлететь на крыльцо — но в этот миг задние лапы под ним подогнулись, и он рухнул на ступеньки.
— Давай, Марли, вставай! — крикнул я.
Марли изо всех сил напрягал лапы, но не мог подняться. Наконец я взял его под передние ноги и опустил на землю. Здесь, на ровной поверхности, после нескольких попыток он встал. Попятился, несколько секунд подозрительно смотрел на ступеньки, затем осторожно поднялся на крыльцо и вошел в дом. С этого дня он потерял уверенность в себе: перед тем как подняться на эти две пологие ступеньки, он останавливался и долго собирался с духом.
Марли напоминал мне о краткости жизни, о ее быстро уходящих радостях и упущенных возможностях. Он напоминал мне о том, что ни у кого из нас не будет второй попытки. Все чаще я возвращался к одному и тому же вопросу: жизнь у меня одна — так почему же я трачу ее на журнал о садоводстве? Не то чтобы мне не нравилась моя работа. Я гордился тем, как преобразил журнал… и все же отчаянно скучал по газетам. Мне не хватало людей, которые их читают, и людей, которые в них пишут. Не хватало выплеска адреналина, когда стараешься уложиться в срок, и удовлетворения, которое испытываешь, когда на следующее утро после выхода газеты находишь в почтовом ящике письма читателей, жаждущих поделиться с тобой своими мыслями. Словом, я хотел снова писать.
Так что, когда бывший коллега мимоходом упомянул при мне, что «Филадельфия инквайрер» ищет колумниста, я отослал резюме не раздумывая. Места колумнистов освобождаются очень редко, и, как правило, такая вакансия заполняется кем-либо из редакции. «Инквайрер» — одна из крупнейших газет в штате. Я всегда читал ее с удовольствием. И чтобы работать там, мне даже не придется переезжать! Редакция находится в сорока пяти минутах езды от нашего дома по Пенсильванскому шоссе — расстояние вполне приемлемое.
Так в ноябре 2002 года я сложил с себя садоводческие полномочия и поступил на работу в «Филадельфия инквайрер». Я вернулся туда, где было мое место, — снова стал колумнистом.
В следующем году, в начале летних каникул, Дженни собрала чемоданы и отправилась вместе с детьми погостить к сестре в Бостон. Я остался в Пенсильвании — не отпускала работа. Выходило, что Марли придется целыми днями сидеть дома одному. Это представляло серьезную проблему: дело в том, что из всех неприятностей, причиняемых почтенным возрастом, самого Марли больше всего беспокоила потеря контроля над мочевым пузырем. Все предыдущие годы, при всем его шкодливом нраве, с этим проблем не было — Марли ходил в туалет только на улице. С самого нежного щенячьего возраста он никогда, никогда не делал луж на полу, даже если оставался дома один на десять-двенадцать часов.
Но в последние месяцы все изменилось. Марли утратил способность терпеть дольше нескольких часов. Ощутив позыв, он не мог сдерживаться, и, если некому было выпустить его на улицу, у него не оставалось выбора. Сам Марли страшно этого стыдился. Войдя в дом, мы сразу понимали, что с ним опять произошел «конфуз»: он не встречал нас радостно у дверей, как обычно, а пятился в глубину гостиной, опустив голову к самому полу и буквально излучая стыд. Разумеется, мы его за это не наказывали. Как можно? Ему почти тринадцать лет — для лабрадора, в сущности, предельный возраст. Мы понимали, что это от него не зависит; кажется, понимал это и он сам.