Тогда она поняла, что ей нравится не только петь и вышивать. Ей нравилось создавать. Подходить к делу творчески.
Позапрошлым заданием, до Домерика, который сейчас, после двух лет пребывания в Винтерфелле, откликался на Домикса, завел себе мирийский арбалет и водил дружбу с Теоном Грейджоем больше, чем с кем-либо ещё, было сделать так, чтобы Арья хотя бы пыталась стараться в остальных своих учениях, а не только в тренировках с луком, мечом и лошадью. Именно тогда Санса впервые поняла, что такое - подходить к делу творчески. Отец объяснил ей, что из-за того, что Арья младше и делает что-то хуже, чем старшая сестра, она может просто перестать стараться, и тогда ни Санса лучше не станет, ни Арья, а отношения будут испорчены. Тогда отец попросил её, именно попросил, а не приказал, сказать ему о тех случаях, когда Сансу будут хвалить в упрек Арье. Санса посчитала, даже записала - ей было сложно связно говорить вслух, когда она поняла, насколько часто Арья слышит, что она хуже, но она ведь просто младше, так сказал папа! - и отнесла список отцу.
Тогда она поняла несколько неоспоримых вещей. Первая - у спокойствия отца есть пределы. Вторая - отец, несмотря на заявления Септы о том, что все её записи это детское преувеличение и откровенная неправда, будет на её стороне.
Именно тогда она впервые осознала, что отцу плевать на Семь Богов, Септу и большую часть, как он сказал тогда, южных предрассудков.
И именно поэтому сейчас она успокоится окончательно, отправится к отцу на доклад, расскажет ему о странных чувствах, которые вызвали в ней действия королевы, а после пойдет переоденет юбки на брюки, нацепит стеганый гамбезон и будет делать всё то же, что любит делать Арья, хоть это у Сансы и не так хорошо получается, как вышивание, чтение книг и пение. Она будет вместе с Арьей.
Тренироваться с луком, мечом и лошадью.
***
Санса была уже достаточно близка к дверям в кабинет отца, чтобы было заметно странное отсутствие хотя бы одного дежурного стража. Сердце Сансы пропустило удар, девочка предпочла остановиться для кратковременного раздумья. Раздумье это закончилось тем, что Санса напрягла все свои имевшиеся из-за игр в прятки с братьями и сестрами навыки крадучести, и прильнула к косяку двери так, чтобы было слышно, что происходит внутри. Одна из створок была не до конца закрыта, кто бы ни заходил до Сансы в комнату, не слишком волновался, что их подслушают, ну или просто был безосновательно беззаботным.
- То, что вы предлагаете, отдает бесчестьем, лорд Старк, - услышала Санса голос Домикса, и её сердце снова пропустило удар.
- Он просто педофил, которому можно вскрыть кишки и занять его место, и ни чья совесть не будет задета, - начал с ним спорить чей-то незнакомый, гораздо более резкий голос, отличавшийся сильной заложенностью носа или же сломанной его перегородкой, Санса из-за двери могла только предполагать.
- Моя совесть не позволяет мне использовать яд, - ответил Домерик явственно раздраженным голосом. - О твоей совести, тем более когда дело идет о замещении кого-либо на его законном месте, мы прекрасно всё знаем.
Санса уже успокоилась, вспомнив, что Домерик ей уже все-таки не так нравился, как в самом начале их знакомства. Ей никогда не была по душе его болтонская внешность, особенно отвращали глаза - их он делил как со своим отцом, Русе Болтоном, так и с братом-бастардом, что упорно тренируется под началом единственного помазанного рыцаря из северного рода при дворе Старка, Родрика Касселя. Имя его брата-бастарда Санса запомнить пыталась, но так как тот не жил в замке, ночуя и обедая где-то в Зимнем Городке, и редко показывался на глаза, единственное, что она помнила о нем - это глаза, такие же как и у всех Болтонов, и наличие прилипчивой псины подле.
Ей всегда нравился голос Домерика, бархатистый и полностью контролируемый. Этот голос приносил воспоминания о наслаждении, получаемом всеми жителями Винтерфелла, когда молодой Болтон решал спеть. Санса даже первое время думала, что влюблена в сына вассала отца, предполагала, что ей придется разочаровать мать и выйти в будущем замуж не как той хотелось бы - за южного лорда, а за северного. Особенно это нежное чувство усилилось, когда Санса работала над подарком Домерику, ей прямо-таки мерещилось, как он будет петь по её песеннику и внутренне благодарить её за старания каждый раз, когда его взор будет падать на рукописные строки, сделанные её собственной рукой.
Когда отец решил узнать, чем так увлеченно занята дочь - он ещё не знал всей её задумки о подарке - она эмоционально разревелась на пустом месте и что-то, она сама уже не помнила что, залопотала. Отец выслушал её и сказал ни за что не рассказвать подобное матери, иначе та слишком серьезно всё воспримет. Папа объяснил ей, что Домерик стал её первой влюбленностью и с этим ничего не стоит делать, разве что попытаться подружиться и пережить. Если после "подружиться", насколько это возможно между мелкой девчонкой и уже почти взрослым парнишкой, у неё всё еще будет желание получить его внимание, то об этом следует рассказать, опять же, отцу. Папа тогда объяснил, что лучше иметь холодную голову на плечах и горячее сердце в груди. С сердцем, говорил папа, у Старков всегда было все в порядке, но вот с холодной головой неполадки ощущались на протяжении веков. И как только Старк терял голову, он терял её затем и в буквальном смысле этого слова. А мама начнёт действовать сгоряча, мама просто такой человек. Папа сказал тогда, что он конечно маму любит и уважает, но это не отменяет некоторых её не самых полезных сторон. Папа сказал, что мама попытается повлиять как на саму Сансу, опасаясь худшего - бастардов, так и на мальчишку, в которого ей не повезет влюбиться. Санса тогда покивала, согласилась и случайно сделала наоборот.