— Этим занимается Глеб.
— Давай вместо него, — Кирилл совершает какое-то быстрое движение и в следующую секунду я снова вижу в его руке пистолет, протягиваемый неизвестному. — Ускорь процесс.
Сердце делает ещё один кульбит, плюхается прямо в выпотрошенный желудок и наполняет его кровью, льющейся из лопнувших вен. Живот крутит, сжимает болью, тянет от солнечного сплетения и вплоть до лобка, словно меня уже вспороли для вскрытия.
Ты умерла, Маша. Зажмурься и вспомни, что ты умерла.
— Обижаешь, — хмыкает неизвестный, сдвигает в сторону край своей куртки и достаёт пистолет, показательно щёлкает затвором с широкой улыбкой и скрывается за той машиной, в которой меня везли.
Я чувствую, как густая и горячая кровь течёт по моим рукам. Вопреки всем ебучим законам физики поднимается вверх, от кончиков трясущихся пальцев, по ладоням, к предплечью через запястья. Чужая, невинная кровь.
Слышу голос Вики, выкрикивающей моё имя перед тем, как пойти на смерть. И теперь мне слышится в нём не растерянность, а страх и мольба. Желание жить, острыми клиньями вспарывающее меня и раздирающее на ошмётки.
Выстрел. Крик. Выстрел. Громкий стон. Вибрирующее по склизкому воздуху «пожалуйста!».
Думай, Маша, думай. Тебе есть, что вспомнить.
«Я нашла его, Маш! Того, с кем хотела бы быть рядом всю жизнь. До последнего вдоха».
«Он мой Король. Как думаешь, я заслужила стать сразу королевой, не побывав в роли принцессы?»
«Я так поздно. Только вернулась домой из Его Королевства. Машка, ты не представляешь, как там сказочно красиво!»
Король, королевство, король, король… Принц. Королевство. Король.
Ты же говорила мне, Ксюша. Ты говорила мне об этом так много раз, а я не понимала тебя до последнего.
— Кирилл! — попытка быстро развернуться к нему чуть не заканчивается моим падением прямо на землю, и лишь в последнее мгновение нам удаётся синхронно вцепиться друг в друга. — Я знаю, кто это. Я знаю, я поняла…
— Кир, — на лице подходящего к нам Глеба шок и растерянность. Все те же реакции, что испытывает Кирилл, глядя сначала на него, а потом снова на меня.
Он понимает. Чувствует. Читает мои мысли — как обычно.
И сжимает меня крепко. Продавливает пальцами кожу и мясо, вплоть до костей, врастает в меня намертво, когда у нас не остаётся больше ни одной ложной надежды на счастливое будущее.
Как бы глубоко ты не проник, Кирилл, теперь тебе придётся от меня оторваться.
— Глеб, звони Валайтису. Проси о встрече. Срочно.
***
Я не знаю, зачем жду его.
Помню обещания, которые уже не вступят в силу? Не могу отпустить ситуацию, которую ни один из нас не смог контролировать? Пытаюсь сделать себе ещё больнее, чем было последние полтора дня?
На мне вещи, которые Глеб любезно одолжил у своей жены. Кроме нещадно пропахших гарью деловых брюк, в которых я была в офисе в тот проклятый день. До сих пор продолжаю нервозно щупать свой телефон в их кармане. Другой телефон. Другой номер.
Другая я.
Холодно. По телу то и дело бегают мурашки, ледяная дрожь расходится под кожей, и я ёжусь и стараюсь спастись от озноба, плотнее кутаясь в объёмный плотный свитер, натянутый поверх футболки. Обращаю на себя лишнее внимание, ведь на улице почти жара.
Просто этот озноб никак не проходит. Ни он, ни ноющая боль в каждой мышце, ни муторная тошнота.
Меня прятали в незнакомой квартире. Маленькой, убогой, с видом на какие-то бараки, словно в часе дороги от центра Москвы можно оказаться в таком же захудалом и гиблом месте, откуда я родом. Впрочем, к тому моменту мне стало абсолютно всё равно, где находиться, лишь бы рядом не было трупов, выстрелов и криков. Лишь бы погрузиться в тишину, в полный вакуум, зажать уши руками и постараться выбросить из головы испуганный женский возглас.
Маша!
Маша, Маша, Маша!
Валялась на разложенном кем-то до меня диване вместе с той самой бутылкой воды, неосознанно крепко сжимаемой в руках. Онемевшими от напряжения пальцами. С застывшим и не бьющимся сердцем.
— Береги себя, Ма-шень-ка. Умоляю тебя, — прошептал Кирилл, мимолётно, почти неощутимо коснулся моих губ своими и передал меня на руки Глебу, без церемоний и объяснений. И всё.
Не самое лучшее вышло прощание, Кирилл.
Ближе к вечеру того же дня снова приехал Глеб, вытащив меня из череды запутанных снов, замешанных на собственных воспоминаниях и страхах. Привёз вещи и какую-то еду, от одного запаха которой меня снова вывернуло наизнанку. Разложил на столе со старой, потрескавшийся лакированной поверхностью какие-то ампулы, шприцы, жгут и тонометр, хотя применять ничего из этого не спешил, долго и пристально изучал взглядом, будто не решаясь ко мне прикоснуться.
Оно и к лучшему. Потому что все его уверенные, чёткие движения вызывали какое-то странное сексуальное напряжение, поддерживаемое тишиной и атмосферой полной безысходности. Становилось неуютно. Противно. Грязно.
— Зачем это? — смогла выдавить я из себя, наблюдая за тем, как игла медленно прорывает мою кожу и входит в бледную, еле заметную вену на локтевом сгибе. Безошибочно. Второй раз подряд.
Огромных усилий стоило не дёргаться, когда он трогал меня. Не шарахаться в сторону, как от прокажённого, не морщиться раздосадовано.
— Поможет быстрее восстановиться после отравления угарным газом. Хуже точно не сделает, — криво усмехнулся он и одним быстрым движением расслабил жгут, тут же свалившийся на диван. Наружу выступила маленькая бусинка алой крови, и ему пришлось быстро зажать место укола пальцами и самому согнуть мою руку, отправив мне полный укора и недовольства взгляд.
Нет, я не хотела доставлять лишние проблемы. Просто так получалось.
— Занятные умения, — не смогла удержаться от ехидства, почти ничком свалившись обратно на диван. Подтянула пропахшую затхлостью и пыльную подушку под голову, упёрлась в неё лбом, прикрыла глаза.
Несколько секунд пустоты. Такой, в которую хотелось провалиться и сгинуть навсегда.
— Отец болел, когда я был подростком. Потом Диана… болела, — последнее определение прозвучало бы более убедительно, потрудись он вложить в него хоть каплю уверенности вместо этого саркастично-издевательского тона. Глеб не стал больше брать длинных пауз, сразу переводя разговор в нужное русло: — Рома со Славой нашли все видео, что были нам нужны. Даже больше… отыскали ту запись, на которой он убивает Ксюшу.
— Но?
— Но сейчас нам это ничем не поможет.
— Я поняла.
— Сначала нужно решить, как мы сможем…
— Я поняла, Глеб, — прервала его грубо и резко, еле подавляя желание попросить его убраться с глаз долой и просто оставить меня в покое. — Не хочу ничего больше знать. Не нужно.
Из моей памяти вылетел тот отрезок времени, когда он ушёл. Может быть, снова уснула. Может быть, была не в себе — все следующие сутки я тоже запомнила лишь какими-то урывками, короткими отрезками ничего не значащих событий. Вспышками эмоций, тянувшими за собой новые приступы паники и удушья, диким страхом от изредка раздававшихся от соседей громких звуков.
А теперь — вокзал. Снова вокзал. Непонятное, неправильное ожидание.
Озираюсь по сторонам, потом отвешиваю себе мысленную оплеуху. Знаю, что он не придёт. Наверное, даже понимаю, что это правильно. Только взгляд всё равно мечется и мечется по каждой высокой фигуре, по каждой тёмной макушке.
— Здесь документы. Паспорт, права. Остальные будут уже у Валайтиса, — на автомате забираю из рук Глеба тонкий белый конверт и безжалостно сминаю, кое-как запихивая в свободный карман своих брюк. — Квартиру тебе уже подготовили. Машину дадут, если ты сама захочешь. Деньги будут приходить.
Киваю рассеяно, скрещиваю руки на груди и испуганно вздрагиваю от громкого женского голоса, объявляющего о прибытии очередного поезда.
— Маш, — зовёт он и молчит, пока я не нахожу в себе силы повернутся и взглянуть прямо на него. — Он уверен, что вы действовали втроём: ты, Вика и Илья. Если найдёт тебя, то точно убьёт. У нас пока нет другого выхода.