И я облизываю их. Тщательно прохожусь языком по твёрдости выступающих костяшек, осторожно прикусываю, прежде чем принять на всю глубину. Упираюсь губами в тёплую сильную ладонь и давлюсь, задыхаюсь от сдерживаемого рвотного рефлекса, отстраняюсь и насаживаюсь на них снова. И снова, снова, снова, ощущая как с каждым толчком внутрь рта пульсирует низ живота, изнывающий от желания получить эти длинные худые пальцы в себя. Стискиваю бёдра, скулю от нетерпения, выгибаюсь от удовольствия и просыпаюсь, насквозь мокрая от пота.
А вместе с наклёвывающимся на кромке горизонта рассветом меня ждёт Глеб. Стоит и курит, подпирая спиной фонарный столб в паре метров от входа в общежитие. Я кутаюсь в объёмную куртку с дешёвым искусственным мехом на капюшоне и с лёгким недоумением оглядываю его небрежно распахнутое пальто, потом перевожу взгляд дальше, на нагло заехавший прямо на тротуар здоровенный Лексус с призывно приоткрытыми передними дверьми.
Усмехаюсь, отмечая про себя, что вот это всё гармонирует с ним, выглядит естественно, именно так, как должно быть. И как я раньше не замечала, насколько он не вписывался в образ простого мужчины со средним достатком и унылым существованием?
— Поехали, я высажу тебя недалеко от работы. Поговорим.
Пожимаю плечами и покорно сажусь в машину, в ожидании его подбираю нужные слова и формулирую вопросы. Готовлюсь к грядущему выговору, словно прогулявшая контрольную школьница.
— Кирилл не знает, что я здесь. И пока не знает о том, что ты вчера ушла, — спокойно начинает Глеб, лишь единожды бросая на меня укоризненный взгляд, который предпочитаю принципиально игнорировать.
— Его высочеству требуется отдых после общения с простолюдинами? — ехидно интересуюсь я, вызывая у него лёгкую улыбку. Обсуждать Кирилла совсем не входило в мои планы, но удержаться становится невозможно, тем более когда рядом единственный человек, который знает его нового. Богатого и успешного бизнесмена, а не приютившегося в углу чужой квартиры нищеброда с заискивающим взглядом и большими амбициями, лишь изредка прорывающимися из-под внешней покладистости.
Я разгоняю непрошеные мысли, запираюсь от них железной оградой обиды и защищаю себя колючей проволокой, сотканной из уязвлённой гордости. Но маленькая и невзрачная калитка ложных надежд всё равно со скрипом приоткрывается и впускает внутрь хаос, идущий рука об руку с попытками разобраться в его мотивах, понять его чувства и узнать его настоящего.
— Маша, я понимаю, что у вас очень натянутые отношения. И, как я понял, очень много разногласий. Но не надо из-за этого отказываться от его предложения.
— Сейчас ты будешь рассказывать о том, какой он хороший, чуткий и заботливый мальчик?
— Не буду. Но я не собираюсь скрывать, что считаю его своим другом. Очень хорошим другом. И именно поэтому я здесь, Маша, — невольно отмечаю, как умиротворяюще действует его голос, под воздействием которого всё желание перечить и спорить незаметно рассеивается. — Я не буду скрывать, что сам был не в восторге от всей этой затеи. И что бы тебе потом не говорил Кирилл, уверяю, никто до последнего момента не думал втягивать тебя в наше импровизированное расследование. Но есть один фактор, игнорировать который никак не выйдет… Ты ведь сама понимаешь, правда, что мы могли бы обратиться к кому-нибудь более опытному и подготовленному? Подкупить кого-нибудь из уже работающих в финансовом отделе вашей компании. Это было бы проще и быстрее.
— Но вместо этого вы бегаете и уговариваете неопытную провинциалку?
— Именно, — усмехается Глеб и, дождавшись остановки на очередном светофоре, разворачивается ко мне. — Знаешь, почему? Есть такое понятие, как доверие. И его, увы, не купить ни за какие деньги.
— И кто же из нас кому здесь доверяет, а? Давай, просвети меня! Если бы я только могла, лично воткнула бы Кириллу нож в спину и насладилась зрелищем того, как он подыхает. Вот как поступают с тем самым доверием, Глеб. Оно возвращается обратно без пульса, ложится в гроб и оказывается погребённым, как моя сестра. Она, знаешь ли, тоже кое-кому доверяла.
— Как бы там ни было, Кирилл тебе доверяет. И я, кстати, тоже. И если бы Ксюша доверяла кому нужно, то могла бы остаться жива. Ей говорили уезжать до того, как начались разборки, но она не послушала. Теперь уже ничего нельзя изменить, но можно попытаться найти виновного и сделать всё, чтобы он за это ответил. Выбор за тобой, Маша.
— Я не хочу оказаться следующим трупом, который приедет в мой город ночным автобусом, — признаюсь честно, используя последний и самый весомый аргумент, чтобы отказаться от этой дикой идеи. Уезжая в столицу, я обещала бабушке хорошо питаться, не гулять где попало вечерами и беречь себя. И собиралась выполнить хотя бы последний пункт, раз уж с первыми двумя всегда не выходило.
— Если что-то пойдёт не так, трупами окажемся мы все. Поэтому нам нужны только самые проверенные люди и тщательно продуманный план. Я лично совсем не хочу умирать. У меня скоро сын должен родиться, — его голос теплеет и смягчается, приобретает те грани, которые мне ещё ни разу не приходилось слышать.
А потом вспоминаю его же откровение и только хмыкаю, качая головой. Чему и кому вообще ещё можно верить в этом мире?
— О, это… нет, я тогда не врал. Так и увёл жену у лучшего друга, — морщится Глеб, предсказуемо не желая дальше развивать эту тему. Выдерживает почти театральную паузу, даёт время на обдумывание уже услышанного, прежде чем заговорить дальше: — С настойчивостью Вики она из любого душу вытрясет. Именно поэтому я предложил эту идею с подставными отношениями с Ромой, чтобы у неё не возникло логичных вопросов, где и с кем ты стала проводить свободное время. Если ты сможешь иначе ей всё объяснить, то от этой части плана мы откажемся.
— Пусть всё остаётся, как есть, — говорю, упрямо игнорируя расползающиеся в довольной улыбке тонкие губы Измайлова. Хочется закатить глаза, но не вижу в этом никакого смысла: мы оба с самого начала знали, чем закончится этот разговор, и моё согласие было лишь делом времени и договорённости с собственной полудохлой гордостью.
— Рома встретит тебя сегодня после работы.
— Пусть цветочки не забудет, — я закрываю глаза и расслабляюсь. Пора насладиться последними спокойными часами до начала огромного спектакля.
Десять лет назад.
История родителей Кирилла походила на поучительную сказку с плохим концом, одну из тех, что на ночь рассказывают детям в назидание и предостережение от непоправимых ошибок.
Жила-была одна девочка. Была она поздним, долгожданным и вымоленным ребёнком у своих почти отчаявшихся родителей, поэтому любили её безмерно, оберегали и баловали, как могли. Девочка вышла славная: румяная, с большими ясными глазами, кукольными розовыми губами и копной вьющихся светлых волос. Маленький ангел с чудесным характером и чистой душой.
А у семьи, что жила в соседнем подъезде, рос мальчик. Красивый, умный, но избалованный.
И как это в сказках бывает, влюбились они друг в друга с первого взгляда, прямо в тот же момент, как потянулись к одной и той же лопатке в песочнице. Десять лет мальчик ей цветы с клумб срывал, послания мелом на асфальте писал, домой из школы провожал и на чай вечерами напрашивался. И девочка сдалась. И родители её, желавшие дочке только счастья, тоже сдались.
Да и кто бы не сдался? Ведь именно такой любви все хотят, о такой книжки пишут, даже сказки, вот, о ней рассказывают.
Только вот счастье разбилась вдребезги, столкнувшись с последствиями большой любви и подростковых ошибок.
Что именно произошло все поняли очень поздно, когда у хрупкой и тонкой девочки начал слишком сильно выделяться уже округлившийся живот.
Мальчик с того самого момента про любовь свою резко позабыл. И вспомнил, мол, с другими она постоянно вечерами гуляла, по подъездам целовалась да в гости захаживала, а он и вовсе жертвой был и пальцем девочку никогда не трогал. И родители его, люди обеспеченные и со связями, и свидетелей всех девочкиных грехов готовы были найти, и в суд, отцом мальчика возглавляемый, идти, и правды отчаянно добиваться, а от девочки — всеми силами избавляться.