Однако усвоение прошлого, чему учит гуманизм, и постижение настоящего, чего добивается реализм, лишь приводит и гуманизм, и реализм к власти над всем временным. Вечен лишь дух, постигающий сам себя. Поэтому свобода и равенство и обрели лишь существование низшего порядка. Можно было, конечно, стать равным другим, эмансипировавшись от их авторитета; но от равенства с самим собой, от балансировки и примирения временного и вечного, что есть в нас, людях, от преображения нашей природности в духовность, короче говоря, от единства и всемогущества нашего «я», которое довлеет себе, поскольку не допускает существования вне себя чего-либо чуждого себе, — от всего этого в указанном принципе нет и следа. А свобода казалась, конечно, независимостью от авторитетов, но была еще пустой в смысле самоопределения и еще не допускала никаких поступков внутренне свободного человека, самораскрытия беспощадного, то есть избавленного от изменчивой рефлексии духа. Правда, человек формально образованный уже не должен был возвышаться над зеркальной гладью универсального образования и из человека с «высшим образованием» превратился в «односторонне образованного» (в качестве какового он, естественно, сохраняет свою неоспоримую ценность, ведь всякое универсальное образование предназначено для того, чтобы иррадиировать в самые различные отдельные стороны специального образования); но человек образованный в смысле реализма не выходил и за пределы равенства с другими и свободы от других, за пределы так называемого
«практического человека». Конечно, пустое изящество гуманиста, денди, не могло избежать фиаско; но победитель сверкал ядовитой зеленью материальности и был не более чем безвкусным фабрикантом. Дендизм и индустриализм спорили за добычу — милых мальчиков и девочек — и часто, вводя всех в заблуждение, менялись доспехами: денди казался грубым циником, а фабрикант появлялся в белоснежном белье. Конечно, сочная древесина фабрикантской дубины разобьет сухую палочку дендистского иссушения мозга; но, живое или мертвое, дерево остается деревом, и если пламени духа суждено засиять, то дерево должно сгинуть в огне. Но почему тогда равным образом погибнуть должен и реализм, если он впитывает в себя добрые качества гуманизма, а в этой способности ему все же не откажешь? Он, несомненно, может усвоить неотъемлемую и подлинную черту гуманизма — формальное образование, и это удается ему все больше и больше благодаря уже доступными ему научности и разумному подходу ко всем учебным предметам (для примера напомню только о вкладе Беккера в немецкую грамматику), а посредством такого облагораживания выбить своего противника с прочно удерживаемых им позиций. Поскольку реализм совершенно так же, как и гуманизм, исходит из того, что цель всякого воспитания — привить человеку умение, и оба, к примеру, сходятся в том, что в языке надо приучить его ко всем изменениям выражения, в математике — внушить все этапы доказательства и т. д., то есть что нужно добиться мастерства в обращении с материалом, овладения им: тогда, естественно, неизбежно окажется, что в итоге реализм тоже признает конечной целью образование вкуса, а во главу угла поставит развивающую способности деятельность, что отчасти имеет место уже теперь. Ведь в воспитании преподаваемый материал ценен лишь в том случае, если дети учатся что-то с ним делать, как-то им пользоваться. Возможно, надо прививать им только полезное и практически применимое, как думают реалисты; но ведь пользу следует искать исключительно в развитии способностей, в умении обобщать, излагать, и от этого требования гуманистов отделаться будет невозможно. Гуманисты правы в том, что все дело преимущественно в формальном образовании, и не правы в том, что видят его не в овладении каждым материалом; реалисты справедливо требуют, чтобы каждым материалом начинали овладевать в школе, и несправедливы, когда не желают рассматривать формальное образование как основную цель. Реализм, практикуя подлинное самоотречение и не даваясь материалистическим соблазнам, может одолеть своего противника и одновременно примириться с ним. Так почему же мы на него все-таки нападаем?