Реалисты могут себе позволить хвалиться привилегией воспитывать не просто ученых, а разумных и полезных граждан: мало того, их основной принцип— «обучать всему с оглядкой на практическую жизнь» — можно было бы даже считать лозунгом нашей эпохи, если бы только они понимали истинную практику не в расхожем смысле. Но истинная практика состоит не в том, чтобы пробиться в жизни, а знание достойно куда большего, чем пользоваться им, чтобы добиться своих практических целей. Напротив, самая высокая практика состоит в том, что свободный человек раскрывает себя, а знание, умеющее умереть, есть свобода, дающая жизнь. «Практическая жизнь»! Люди думают, будто этим очень многое сказано, но даже животные начинают вести сугубо практическую жизнь, как только мать отучает их от теоретического младенчества, и либо на свой страх и риск ищут себе пропитания в лесах и полях, либо впрягаются в ярмо какого-нибудь хозяйства. Это сравнение еще дальше провел бы сведущий в психологии животных Шайтлин7 — вплоть до религии, как это следует из его «Психологии животных», книги весьма поучительной как раз потому, что он так сильно сближает в ней животное с цивилизованным человеком, а цивилизованного человека с животным. Упомянутое намерение «воспитывать для практической жизни» порождает только людей принципов, действующих и думающих согласно максимам, но не принципиальных людей; порождает умы, согласные с законами, но не со свободой. И нечто совсем иное суть люди, в которых в постоянном движении и омоложении ходит волнами целостность их мышления и действия, и нечто иное — те, что верны своим убеждениям: сами убеждения остаются нерушимыми, они не пульсируют через сердце, как постоянно обновляющаяся артериальная кровь, а цепенеют, словно затвердевшее тело, и даже если бывают добытыми, а не усвоенными, то все равно представляют собою нечто позитивное, да еще и считаются чем-то священным. Конечно, реалистическое воспитание может дать людей твердых, дельных, со здоровым характером, людей непоколебимых, надежных, и это — неоценимый выигрыш для нашего холопского поколения; но вечные характеры, у которых твердость состоит лишь в беспрестанных приливах и отливах их ежечасной самосозидательной работы и которые вечны потому, что в каждое мгновение созидают себя сами, потому, что полагают временный характер каждого из своих проявлений, исходя из никогда не увядающей и не стареющей свежести и творческой деятельности своего вечного духа, — такие характеры не чеканятся упомянутым воспитанием. Так называемый здоровый характер даже в лучшем случае — это характер застывший; но если ему суждено стать завершенным, то ему придется сделаться в то же время и страдающим, трепещущим и дрожащим в блаженных страстях беспрестанного омоложения и нового рождения.
Таким образом, радиусы всех родов воспитания сходятся в едином средоточии, которое зовется личностью. Знание, каким бы ученым и глубоким или каким бы широким и объемным оно ни было, все-таки останется всего лишь собственностью и обладанием до тех пор, пока не исчезнет, провалившись в незримую точку «я», чтобы со всею мощью вырваться оттуда в качестве воли, в качестве сверхчувственного и непостижимого духа. Знание претерпевает такое преображение, когда перестает держаться только за объекты, когда становится знанием о самом себе или, если так будет понятнее, знанием идеи, самосознанием духа. Тогда оно, так сказать, искажается во влечение, в инстинкт духа, в бессознательное знание, и каждый человек может составить себе о нем по меньшей мере представление, сопоставив с тем процессом, в котором многообразные и обширные переживания сублимируются в нем самом до простого чувства, которое называется тактом: все извлеченное из этих переживаний обширное знание сгущается в мгновенное знание, благодаря которому он в мгновение ока выбирает свой поступок. Но чтобы дойти до этого состояния, до этой нематериальности, знанию приходится пожертвовать своими смертными частями и в качестве бессмертного стать — волей.
7
Шайтлин Петер (1779—1848) — немецкий ученый, педагог и писатель. Имеется в виду его книга «Versuch einer vollst ä ndigen Thierseelenkunde» («Опыт полного описания психологии животных»), 2 Bde. Stuttgart und T ü hingen, 1840. .