«Надгробие было очень простое, — подумал он. — На нем высекли имя Рюдберга. В этой крохотной точке сосредоточились все воспоминания о том, каким он был. Но и здесь, в колумбарии, где витают незримые духи умерших, я не смогу обрести его вновь».
Он вдруг понял, что ему сложно мысленно представить себе, как выглядел Рюдберг. «Он умирает даже во мне самом, — подумал Валландер. — Скоро и само воспоминание о нем истлеет».
Валландеру стало нехорошо, и он встал. Перед глазами непрерывно бежала горящая девушка. Он направился прямиком в полицейское управление, вошел в свой кабинет и закрыл дверь. В половине восьмого он заставил себя разобраться с обзором по делу об угоне автомобилей, которое надо было передать Сведбергу. Он положил папки на пол, чтобы стол был совершенно пустым.
Валландер приподнял подстилку на столе и посмотрел, нет ли под ней каких-нибудь забытых бумаг. Вместо них он нашел лотерейный билет с поцарапанным защитным слоем, купленный много месяцев назад. Он потер серебристое покрытие линейкой и увидел, что выиграл 25 крон. Из коридора послышались голоса Мартинсона и Анн-Бритт Хёглунд. Валландер откинулся на стуле, положил ноги на стол и закрыл глаза. Он проспал самое большее минут десять. Проснулся он от того, что ногу свела судорога. В ту же минуту зазвонил телефон. Валландер схватил трубку, звонил Пер Окесон из прокуратуры. Они поздоровались и обменялись парой слов о погоде. За долгие годы совместной работы между ними постепенно установилось нечто вроде дружбы, но ни один из них не говорил об этом вслух. Часто случалось, что они спорили о том, мотивировано ли нападение и есть ли основания для повторного ареста. Но было между ними и доверие, становившееся глубже, несмотря на то, что они почти никогда не общались вне работы.
— Я прочитал в утренней газете о девушке, которая сгорела на пашне у Марсвинсхольма, — сказал Пер Окесон. — Для меня тут ничего нет?
— Это было самоубийство, — ответил Валландер. — Не считая старого фермера Саломонсона, я был единственным свидетелем происшедшего.
— Господи, да что ты там делал?
— Позвонил Саломонсон. При нормальном раскладе на место выезжает полицейский патруль. Но они в это время были на задании.
— Наверно, зрелище не из приятных.
— Хуже не бывает. Для нас сейчас главное попытаться установить личность погибшей. Думаю, на коммутатор уже поступают звонки. Звонят взволнованные люди, ищущие своих пропавших родственников.
— Но у тебя нет никаких подозрений на криминал?
Сам не зная почему, Валландер внезапно замешкался с ответом.
— Нет, — сказал он помедлив. — Вряд ли можно лишить себя жизни более однозначным способом.
— Но до конца ты в этом не уверен?
— Я плохо спал ночью. Все было, как ты сказал — страшное потрясение.
Они замолчали. Валландер почувствовал, что Пер Окесон хочет сказать что-то еще.
— Я звоню не только поэтому, — сказал он. — Только пусть это останется между нами.
— Я не из тех, кто болтает о чужих делах.
— Помнишь, несколько лет назад я говорил о том, что хочу заняться чем-нибудь другим? Пока не стало слишком поздно, пока я еще не совсем старик.
Валландер помнил этот разговор.
— Помню, ты говорил про беженцев и про ООН. Про Судан, кажется?
— Про Уганду. И я уже, можно сказать, получил предложение. Я решил согласиться. С сентября я на год ухожу в отпуск.
— А что твоя жена?
— Я как раз поэтому тебе и звоню. Мне нужна моральная поддержка. Я с ней об этом еще не разговаривал.
— Собираешься взять ее с собой?
— Нет.
— Ну тогда я подозреваю, что она будет весьма удивлена.
— Не посоветуешь, как бы мне преподнести ей эту новость?