А стихи у него, судя по подстрочникам, рождены человеком с чистой неразвитой душой: мальчиком он был определен в медресе, но не воспринял Аллаха, а отдался другой религии — его богом стал коммунизм, пророком — партия. Оба понятия слились в два имени: Ленин и Сталин. Служил он им преданно и честно и, судя по многим его соплеменникам, продолжал бы служить и в ссылке, и вернувшись из нее через тринадцать лет. Не только телом, но и духом: славя своих палачей в стихах и в прозе, называя их именами своих детей. (У одного моего балкарского друга родилась в ссылке дочь, которую он назвал Сталина.)
Итак, мы с Юлькой начали переводить стихи Будаева. На этот раз не вместе.
(Так пел от всей души автор в 1937 году.)
Это перевод Юлия Даниэля. Ему вторил и я:
(Тот же 1937 год.)
И опять меня перебивал Юлька:
Полагаю, что не вызову особых возражений и не будет мне присвоено звание циника, если выскажу не слишком оригинальную мысль о том, что чистота души это, конечно, неплохо, однако ни в поэзии ни в любви не играет существенной роли, а в данном случае, в приведенных выше строках (даже в нашем с Юлькой переводе) навевает некоторую скуку. (И это самое меньшее, что навевает.) А чтобы окончательно убедить вас, продекламирую с выражением стихи на ту же тему, которые мы с Юлием услышали вслед за выходом из печати книжки Будаева. Помню их до сих пор наизусть:
Эту превосходную пародию на нас с Юлькой сочинил его давний приятель Сережа Хмельницкий, архитектор и археолог по образованию, поэт, как могли вы заметить, по призванию. Мне привелось его увидеть, к сожалению, всего два раза в жизни: в первый — услышал от него эти, и не только эти, но и хорошие серьезные стихи; во второй — мы встретились в московском областном суде на Баррикадной улице, в помещении для свидетелей, откуда нас выпускали, как зверей на арену, в зал, где судили Юлия и его сподвижника, литературоведа Синявского, которых лет десять назад познакомил друг с другом Сергей.
Между этими двумя встречами я узнал о нем немало плохого. И впервые — в тот весенний день, когда в очередной раз сидел у Юльки и мы лениво кропали что-то малоинтересное на бумаге, то и дело отвлекаясь на более интересные темы «о доблестях, о подвигах, о славе…». И на еду, которую Юлька быстро и ловко готовил почти из ничего. А к вечеру вернулась Ларка, и ее было не узнать — такой подавленной она выглядела. А ходила она на защиту Сергеем кандидатской диссертации.
— Что случилось? — спросили мы с Юлькой одновременно. — Провалил?
Случилось нечто другое. В самом конце защиты попросил слова человек из зала и сказал, что он и присутствующий здесь его друг — бывшие однокурсники диссертанта, недавно освобожденные из заключения и реабилитированные. На днях им дали возможность ознакомиться в КГБ со своими судебными делами, и они обнаружили там, что стоящий сейчас перед нами диссертант еще в бытность студентом работал осведомителем и, в частности, заложил их обоих…