Расскажу об одной интересной встрече. С семьей отца жил я летом 1938-гона даче в подмосковной деревне Жуковке. Узнали, что неподалеку, тоже на даче, отдыхает известная в прошлом артистка Художественного театра Андреева. Та самая Андреева, которой в свое время адресовались такие строки Горького: «Передайте Марии Федоровне, что у меня очень крепкое сердце, и она может сделать из него каблучки для своих туфель». Артистка стала гражданской женой писателя.
Отец познакомился с ней в Берлине, по работе в системе внешней торговли, где Мария Федоровна некоторое время подвизалась. Весело вспоминал он об одном совещании:
— Выступает инженер Имярек и, между прочим, бьет тревогу: «Кабелёй не хватает…», — Андреева вмешивается, — продолжает отец, — и говорит с изумлением: «Каких «кабелёй»? Кёбелей…»
Отец с мачехой, взяв с собой меня, навестили Марию Федоровну. Седая, ей тогда уже было семьдесят лет, а черты лица правильные, красивые. Встретила нас хорошо. Отец повторил историю с «кабелями», потом же больше говорила Мария Федоровна. Было что вспомнить, и рассказывать хозяйка умела. Удержалось в памяти, что Антона Павловича Чехова она не любила. Объясняла это его скверным характером. Мог довести артиста. Очень хорошо показала: выражение лица холодное, глаза немного прищурены, смотрят в сторону. «Не нравится».
— Я, назло ему, в роли (какой, не помню. — В.Ж.) так загримировалась, что стала неузнаваемой. Антон Павлович, только увидел, огорчился: «Мария Федоровна, зачем вы так изуродовали свое прекрасное лицо?».
Любезным человеком слыла М.Ф. Андреева. Рано умерший профессор МВТУ Владимир Николаевич Скворцов, вспоминая об ее директорстве в Московском Доме ученых, отозвался (не без упрека преемникам): «Мария Федоровна ~ это была золото!»
Тридцатые годы. Показательные процессы
Внешне жизнь столицы середины тридцатых годов выглядело довольно весело. То, что люди где-то пухнут с голоду или замерзают на Колыме и в Котласе, не находило заметного отклика у москвичей. Была шестидневная рабочая неделя при семичасовом рабочем дне. Отменили карточки на продовольствие. Выпускались веселые и увлекательные кинофильмы. Сталин сказал — «жить стало лучше, жить стало веселей». О сельской жизни мы уверенно судили по выступлениям хора Пятницкого, который (хор) пел: «А в деревне там веселье и краса, и завидуют деревне небеса».
Но вот подошло время знаменитых политических процессов и массовых репрессий, которые по современной терминологии было бы точнее назвать миллионным геноцидом против собственного народа. Это были 1936–1938 годы.
На процессах ошельмовали, а затем уничтожили ближайших сподвижников Ленина, революционеров и руководителей — Каменева, Зиновьева, Рыкова, Бухарина, ряд других. Наиболее значительную, после Ленина, фигуру в революции, гражданской войне и первых последующих годах — Троцкого — ликвидировать таким путем не решились, его предварительно выслали, а убили, как известно, за границей в 1940 г.
Правда, не всех выдающихся партийцев истребили в результате публичных процессов, но процессы морально подготовили многочисленных сотрудников органов и юстиции, чтобы при арестах и осуждениях они не смущались высоким положением вместе с заслугами своих жертв. Кроме того, должным образом настраивались рядовые коммунисты, а также вообще все население.
Из виднейших руководителей, репрессированных в эти годы помимо показательных судилищ, назовем С. Косиора, Постышева, Чубаря, Рудзутака, Эйхе, маршалов Егорова и Блюхера.
После кончины предшественника Сталин действовал достаточно терпеливо. Вначале он подвергал своих оппонентов или людей, просто смевших высказывать собственное мнение, всяческой критике, заставлял выступать с покаянными заявлениями, понижал в должностях, однако из элиты окончательно не выводил. Например, Бухарин до суда работал главным редактором газеты «Известия», Рыков — народным комиссаром связи. Тюрьма и расстрел были пока не для них.
Первый (или один из первых) опыт уничтожения (покончил с собой) выдающегося руководителя был, как кажется, сделан в 1933 году применительно к украинскому деятелю Скрыпнику, члену партии со времени ее основания, 1897. До революции он 15 раз был арестован, заочно приговорен к смертной казни, 7 раз сослан, 5 раз бежал из ссылки. Перед «разгромом националистического уклона во главе со Скрыпником» (как выразился Постышев на 17-м съезде партии, 1934) этот «главарь» занимал пост заместителя председателя Совнаркома Украины, члена Центрального комитета партии.