"Ты мне его сдай, сдай! Ты всю жизнь ни в чём не будешь нуждаться»… Когда я взмолилась и стала уверять, что мне нечего сказать, он схватил меня за волосы, начал таскать силой. Я закричала: «Больно, пустите!»… Он пытался меня целовать. Поднимал мне юбку, я изворачивалась …»
Суд рассмотрел дело и вынес решение об освобождении меня из-под стражи. Причём в тот день председатель суда поставил охрану и приказал ФСБ не пропускать. Чтоб не хулиганили.
— И тебя освободили?
— Да. Это было 16 декабря 1999 года.
После этого в зал вошёл следователь Паламарчук и вызвал меня в прокуратуру на следующий день. В коридоре стояли журналисты, но я решил не давать никаких интервью. Прокуратура и ФСБ боялись, что я открою рот. Барсуков мне всё время говорил: «Веди себя хорошо». Молчи, стало быть. Вышел из зала суда, адвокаты давали интервью журналистам, я — без комментариев. Мне специально повестку дали на следующий день, то есть намекнули: если открою рот, завтра меня арестуют в прокуратуре. А когда я туда пришёл, мне предъявили результаты экспертизы какого-то гражданина Украины, которому я якобы сломал ребро резиновой палкой.
Вот так. Вымогая горошек, я сломал человеку ребро. Не то шестое, не то седьмое. Адвокат говорит: «Подождите. Как же так, вы вменяете моему подзащитному, что он сломал ребро, а какое — не установлено?» Следователь объясняет, что аппаратура не позволяла это установить точно. Адвокат опешил: «А как же она позволила установить, что ребро вообще сломано? Как это — не то шестое, не то седьмое? Мы просим назначить повторную экспертизу». Следователь задумался; «Ведь в 1996 году сломали. Они уже заросли, через четыре-то года-. Адвокат заявил: "Это ваши проблемы. Вы обвиняете человека, я прошу провести повторную экспертизу.
Но в общем я тогда отбился и остался на свободе под подпиской. Хотя прокуратура и опротестовала моё освобождение из-под стражи.
— А чем закончилось твоё второе дело?
— Барсуков был вынужден закрыть дело о вымогательстве горошка за отсутствием состава преступления. У меня было стопроцентное алиби. Я вспомнил, где был 30 мая 1996 года в два часа дня. В это время я проводил другое мероприятие. Совместно с сотрудниками ГУОПа и со службой безопасности Армении мы задерживали лиц, которые занимались контрабандой оружия, в том числе и в Чечню. Пять машин с оружием поймали на границе Армении и Грузии.
Президент Армении и министр безопасности тогда прислали бумаги, чтобы поощрили участников этой операции. То есть прокуратура «умылась» со своим горошком. Не вспомни я про армян, скажи я, что был с женой дома или с друзьями, меня бы осудили. Дали бы лет восемь или девять за вымогательство зелёного горошка…
— Что ты чувствовал сразу после выхода на волю?
— Первые дни — это, конечно, незабываемое ощущение. Когда спишь в тюрьме, тебе снятся дом, жена, дети. Просыпаешься — и видишь тюрьму. Ужас. Как будто с воли в тюрьму попал.
А дома мне снилась… тюрьма. Мне и сейчас она часто снится. Ещё снится, что я в Москве, у себя дома, а за мной послана группа захвата.
Мы сразу же отправились с друзьями в дом отдыха, встречать 2000-й год. Там же был мой бывший товарищ Сергей Нефёдов. Мы вместе ловили бандитов в 1991 году. Он отдыхал с женой и ребёнком. Я как-то подсел к ним за стол. Он с пистолетом, сотрудник ФСБ. А я под следствием, преступник вроде, Пошёл разговор. Но говорили мы уже на разных языках.
Счастливая, благополучная гебистская семья такая. Сытый ребёнок, весёлая жена и уверенный в себе муж с ксивой в кармане и с пистолетом на боку. Он вообще без пистолета и удостоверения на улицу не выходит. В стране, где они обеспечивают безопасность, мало кто из них ходит по улицам без оружия.
Нефёдов спросил:
— Ты что, от Березовского за пресс-конференцию денег не получил? Я ответил: «Нет».
— А у нас считают, ты получил миллион долларов. Ты чего, дурак, денег с него не взял? Мы-то думали, хоть за бабки там сипишь. А ты чего, за бесплатно?
Его жена просто зашлась:
— Ты чего, дурак? Посмотри, как все живут, ездят на джипах. Это говорила дочка офицера, жена подполковника. Квартира у них трёхкомнатная на Рублёвском шоссе, которую Нефёдов купил. На зарплату.
— Какая зарплата у подполковника ФСБ?
— Три тысячи, чуть больше ста долларов.
— Хорошенькая зарплата для человека с пистолетом и удостоверением ФСБ!
— Да, но у этого офицера, кроме квартиры ещё и загородный дом хороший со всеми удобствами. Тоже куплен на зарплату. У него две иномарки, для себя и жены. Это нормально. Он живёт себе, никто его не трогает. Все знают. Когда Нефёдов покупал себе квартиру на Рублёвке, написал рапорт, что в «МММ» выиграл. А на машины, наверное, в «Спортлото»…
Глава 2. Разработчик
Личное дело
— Ты всю жизнь ходил в форме?
— Это — семейное. Казаки Литвиненко век служили Отечеству.
Мой прапрапрадед Сергей Причисленко служил в Русской армии на Кавказе, в отрядах Ермолова. В 1822 году в бою с чеченцами он был ранен, потом поселился в крепости Нальчик. Он из Черкасс, из крепостных. У него был выбор — либо обратно в крепостные, либо остаться в Нальчике, получить пять рублей от царя и завести своё хозяйство. Он остался, купил лошадь, корову — на те пять рублей, построил дом (сейчас это угол Советской и Республиканской, напротив здания Министерства внутренних дел). Там родились все мои предки.
Дед воевал в Отечественную в должности командира эскадрильи, а потом начальника разведки воздушной дивизии. Прошёл всю войну. Дважды горел в самолёте, выпрыгивал с парашютом. У деда орден Боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и медали «За отвагу, и „За боевые заслуги“. Но ожогов и дырок на теле у него больше, чем орденов.
Когда мне было пять лет, дед привёл меня за руку в краеведческий музей в Нальчике, показал знамя и сказал:
— Вот под этим знаменем воевал твой дед. Запомни, вся наша семья защищала Россию, и ты должен её защищать.
Дядька мой, брат отца, который сейчас живёт в Смоленске, весь Афган прошёл. Он на войну не просился, по жребию вытащил. В их отдел пришла разнарядка — одного человека в Афганистан. Дядька сказал: «Знаете, идти на войну — надо быть дураком, сумасшедшим. Давайте тянуть жребий». Тянули спички, и он вытащил Афганистан. Вечером шёл домой и не знал, как объяснить жене (у них двое детей), что идёт на войну. Вдруг окрик: «Товарищ майор, почему не отдаёте честь?» Он повернулся — генерал. Дядька подошел к нему, говорит: «Товарищ генерал, извините, я вас не заметил».
Дядьку за это разбирали на партсобрании. Перед Афганом! Вместо того, чтобы сказать ему: «До свиданья, будь жив!», его песочили — почему генералу не отдал честь.
А отец был врачом в МВД. За несколько лет до пенсии в звании капитана был выгнан из органов. Он служил тогда на Сахалине в колонии общего режима.
Администрация зверствовала: били зэков, воровали передачи. Отец рассказывал, что один даже руку под пилу сунул, только чтобы его с этой зоны убрали. Некоторые зэки, получив посылку, закапывались в снег, сидели там и съедали присланное. Их искал конвой. Солдаты мёрзли, и когда находили зэков, били нещадно, жестоко, потому что караул озверевал — сутками-то на морозе… Находили и били. И когда их, искалеченных, приносили к отцу, он увещевал:
— Ну что же вы делаете, вас ведь изувечат. Они объясняли:
— Зато сытно покушали. Хоть раз. Отец встал как-то на собрании и сказал:
— Если вы офицеры, почему воруете? Почему вы у зэков отбираете продукты?
Он написал Брежневу письмо: «Это не лагерь, а концлагерь, я врач, принимал клятву Гиппократа, а здесь людей калечат. Я как врач не могу это видеть. Прошу Вас разобраться и прекратить это преступление. Вы лишали людей свободы, но никто не дал вам права лишать их человеческого достоинства».