Глава 3. Военные тайны
— Ты не скрывал своего отношения к чеченской войне?
— Я не скажу, что всегда был против чеченской войны. Даже думал, что эту проблему можно решить только силовым путём. Когда начиналась первая воина, я ее поддерживал. Кто ж знал, как она началась!
Впервые я задумался над тем, что происходит, в Первомайском. Я участвовал в операции по освобождению заложников. Мы задержали чеченцев, я допрашивал парня, ему было семнадцать лет, совсем пацан, школьник. Я его спросил: «Почему ты пошёл воевать?» Он ответил: «Я ненавижу эту войну. Она мне противна. Но я пошёл воевать потому, что у нас пошёл весь класс». Я тогда вспомнил фильмы о Великой Отечественной, как со школьной скамьи всем классом уходили на фронт добровольцами.
— Он боялся, что его будут бить?
— Да. И должен сказать, что конечно, мы были очень озлоблены, потому что пятнадцать суток прожили в поле, в грязи. Видели этих заложников, обмороженных людей, женщин с детьми. Это было что-то страшное. Куча трупов, разрушенное село. Ужасное зрелище. Но когда он сказал, что —мы всем классом пошли на фронт», я понял, что Россия не сможет выиграть эту войну.
У убитого чеченского командира изъяли записную книжку. Там кодовые таблицы были. Я написал справку (для радистов важно, как они ведут переговоры). В этой справке были имена арабских наёмников (без фамилий), и Барсуков тряс на пресс-конференции этой справкой: «Вот видите, мы уже установили 26-28 наемников, которые участвовали в боевых действиях. Но они убежали от нас босиком!»
Меня ещё поразило в этой записной книжке то, что чеченцы ведут строгий учёт боеприпасов, оружия, расписаны посты, кто и в какое время стоит, кто кого сменяет. Такое я видел в последний раз в образцовой дивизии Дзержинского. И понял, что полевой чеченский командир ведёт учёт своих сил и средств, как в образцовой дивизии СССР.
Дисциплина, порядок, «всем классом на фронт» — это не банда. Это армия. Малочисленная, не имеющая такого вооружения, как российская, но — армия. Они знают, за что воюют. Можно убеждать всех, что они бандиты. Но в преступники не идут "всем классом». И банды не уничтожают вместе с целым народом.
Конечно, там есть люди, которые на войне делают деньги, как и в российской армии. Конечно, у них многие и грабят, и мародёрствуют. Как и наши. Но всё же это — война, а не охота за парой тысяч боевиков, как нас убеждают.
— Ты допрашивал Аллу Дудаеву?
— После того, как был убит Джохар Дудаев, его супруга пыталась выехать из аэропорта Нальчика вместе с телохранителем Мусой Эдиговым. Была задержана. Она предъявила поддельный паспорт, но её опознали. Муса уже сидел в самолёте. Но когда увидел, что остановили Аллу, вышел из самолёта и сдался.
Меня вызвал к себе Волох и сказал, что есть серьёзное задание, надо выехать на Кавказ. Он объяснил, что задержана Алла Дудаева, с ней надо провести беседу, попытаться узнать всё, что можно, и привезти в Москву. Но главная задача заключалась в том, чтобы выяснить место захоронения Джохара, поскольку ещё оставались сомнения, убит он или нет.
Её держали на бывшей даче Сталина в Кисловодске. Там уже были сотрудники ФСБ по Кабардино-Балкарии. Мы собрались на обед в гостиной, вышла Алла, и я с ней познакомился.
Первое впечатление пронзительное — человек, преисполненный скорби. Переживала, нервничала. Была очень скована. Все сидели за общим столом, говорили какие-то нелепые тосты, потом встал я и сказал:
— Алла Фёдоровна, мы познакомились в эти трагические для вас дни. Я вижу, как велика ваша боль. Велика настолько, что я испытываю к вам очень большое уважение. Ваш муж для одних враг, для других бог, но он вошёл в историю. Как история повернётся дальше, никому не известно. Кем бы ни был Джохар, что бы про него ни говорили, он был ваш муж. Вы с ним прожили более двадцати лет, и ваше горе мне понятно. Хочу поднять тост за вас, за ваши чувства. Хочу выразить вам соболезнование в связи с тем, что погиб не президент Чечни, а ваш муж. Земля ему пухом.
— Слышали бы это твои товарищи, организовавшие ликвидацию Дудаева.
— Это не мои товарищи. Мне, кстати, Хохольков сказал: —Ты предал нас». Я ответил, что не мог предать, поскольку вам не присягал. Никогда не присягал нарушать законы. Я один раз принимал присягу, и то в Советском Союзе. Там было написано, что я должен служить Советской Родине и делу коммунизма не жалея своей крови и до последнего дыхания. Советского Союза нет, коммунистической партии — тоже. Кому я должен — до последнего дыхания? Хохолькову? Так он с бандитами в доле. России? Так я и сейчас ей служу — больше, чем Хохольков.
Когда я закончил, Алла встала и сказала:
— Я очень вам благодарна. Вы первый офицер, который выразил мне соболезнование.
С этого дня у меня установился с ней добрый человеческий контакт. На следующий день мы должны были начать беседовать. Поставили технику, но не было хорошей камеры — была такая, что надо было менять плёнку через каждые тридцать-сорок минут.
Приходилось постоянно смотреть на часы и искать предлог, чтобы выйти и поменять плёнку. Она мне рассказала всё о Джохаре, как жила в Подмосковье, в Пушкино, часто ездили в Москву, гуляли, как познакомилась с Джохаром… Я её спросил, зачем он грозился взорвать Москву. Она сказала, что всегда ругала его, мол, это же твой город. Джохар отвечал: «Ты права, Алла, я не могу это сделать. Говорю потому, что завожусь. Они сильнее, у них больше армия. Нам тяжело будет. Но они угрожают — и я завожусь. Начинаю их путать". Она так была взволнована, что стала говорить о нём как о живом: "Он никогда не взорвёт людей! Он детей любит, Москву. Мы же расписались во Дворце бракосочетаний номер один…»
Потом начала рассказывать, как он погиб. Смотрю на часы — кончилась плёнка. Предлагаю: «Алла Фёдоровна, давайте погуляем". Она просит:
«Лучше я до конца расскажу, не могу это часто вспоминать».
По её состоянию я видел, что муж у неё правда погиб. И все слухи, что он жив, — пустое. Он жив только для неё.
— А твои начальники верили, что Дудаев жив?
— И да, и нет. Так вот, она просит не делать перерыв, а я — про свежий воздух, чтоб себя берегла. Не могу же я сказать ей, что надо плёнку новую поставить! Мы вышли на улицу. Я был зол на себя, а её стало очень жалко. Она любила Джохара. Если я узнаю сейчас от неё, где могила мужа, то его выкопают. У неё и детей последнего не останется: могилы. Мне было стыдно слушать, выведывать. И я сказал:
— Алла Фёдоровна, не говорите в помещении о том, где похоронен ваш муж…
— Ты совершил должностное преступление?
— Должностное преступление — выкапывать человека ради политики. Мне надо было быть или офицером ФСБ, или человеком. В тот момент это не совмещалось.
— Но ты же получил приказ! Сейчас модно оправдываться тем, что отдали приказ. А что, мол, я мог сделать — приказали стрелять…
— Я тогда об этом не думал. Просто решил — это противоправное задание. И не исполнил его.
Тут как раз сообщают, что Ельцин её амнистировал. Мне сказали — ей пока не говорить. Я позвонил руководству: «Как это не говорить? А тогда чего она со мной сидит? Я что, её охраняю, держу незаконно? Извините, я не могу этого делать». Волох сказал: «Перезвони». И пропал. Звоню весь день — не отвечает. Только ночью жена взяла трубку: —Поимейте совесть, генерал уже спит". А поскольку генерал спал, я принял решение самостоятельно и сказал Дудаевой, что она — свободна.
После этого разговор у нас пошёл более откровенный. Я был уже не связан заданием и задавал вопросы, которые волновали лично меня. Почему, к примеру, Дудаев начал эту войну? Неужели не понимал, что она приведёт к истреблению народа?
И Алла рассказала, что Джохар всё это понимал и хотел встретиться с Ельциным, и если бы это произошло — крови бы не было. Но за встречу с Ельциным у Дудаева запросили несколько миллионов долларов.