Дальше идут полки двух баллов, дивизии полутора и целые армии просто "баллов". Здесь оттенки могут быть несколько тоньше, например: два и двадцать пять, один и семьдесят пять, ноль двадцать пять - здесь субъективное восприятие обладает большим правом повышения и понижения, хотя остаются и объективные критерии - добрый характер, начитанность, пышная грудь, остроумие, веселость, знание иностранного языка, красивые волосы, пальцы и, конечно, искусство любви, - все это может повысить оценку до половины балла. А все противоположные качества и свойства, естественно, оценку понижают. Полбалла прибавляется и за привязанность или, скорее, за долговременность. Если, например, Крепыш (что, впрочем, было всего однажды) встречает "балл" и оставляет его при себе не менее чем на неделю, то "балл" автоматически переводится в "полтора". Гольстман и Ко настолько набили глаз, что с первого взгляда могли оценить кого угодно с эталонной точностью, как будто система Гольстмана превратилась у них в шестое чувство, в нечто врожденное, данное им от природы.
И, наконец, последние две шкалы десятибалльной системы составляют несчастные девицы в "нулях" и в "минусах". Это безбрежное море серых, злых, прыщавых уродиц, исковерканных завистью, комплексами и нашей действительностью (таких "контора", как правило, избегала), но даже в этих категориях тонкий глаз Гольстмана находит множество нюансов. Однажды Гольстман забежал к Мишане и, радостно потирая руки, объявил, что они с Крепышом открыли необыкновенно редкий экземпляр девушки на минус четыре балла и что сейчас могут ее показать. Тут же была организована экспедиция на Ново-Басманную, где в квартире одного из знакомых на кухне сидело придурковатое существо по имени Лариса - пример очаровательного безобразия, и снова И.О. поразился точности оценки Гольстмана: ровно минус четыре, не больше и не меньше! С тех пор "контора" взяла над ней шефство и всегда относилась к ней с теплотой и гордостью, как к своему дитяти, - время от времени приносила ей подарки, а однажды всей компанией даже сводили ее в кино.
В Румынии у И.О. тоже была встреча с "двумя минусами", о которой впоследствии он вспоминал с некоторым чувством смущения. Пьяный, веселый, добренький, сидел он в ресторане небольшого румынского городка с одним соотечественником и двумя румынками, одна из которых была поразительно глупа, но зато "тянула" на три балла, а вторая оказалась полной ее противоположностью - умная, но на редкость некрасивая: безгрудая, длинноносая, коротконогая, да еще с плохими зубами. И танцевала-то она совсем плохо, как-то замороженно, до боли вцепившись в плечо И.О. "Наверное, второй раз в жизни", - подумал тогда И.О. Но глаза у нее были совсем как у обезьянки перед смертельным опытом, такие печальные, всепонимающие и безнадежные, что И.О. захотелось сделать для нее что-нибудь очень приятное и необычное. "А почему бы и нет?" - сказал себе И.О. и попробовал себя заставить присмотреться к ней и даже привыкнуть. Сначала она была "чистые минус два", потом за ее ум и смирение он прибавил ей балл, а к концу вечера, когда было выпито несколько бутылок вина и И.О. стало окончательно ясно, что красивая румынка настолько глупа, что не обращает на него никакого внимания, румынский вариант московской Ларисы с Ново-Басманной незаметно перешел в "нули". Уже ночью, когда И.О. пошел провожать ее по темным улочкам, он даже почувствовал к ней нежность, почти влечение и желание непременно ее осчастливить. Он был пьян, вдохновенно остроумен и, наверное, очень забавен со своим приблизительным знанием румынского языка, и несчастная дурнушка на самом деле похорошела от счастливого смеха, так что у него мелькнула мысль: "А не накинуть ли ей полбалла?" Но внимательно и незаметно разглядев ее в свете уличного фонаря, он понял, что против истины не попрешь - как была "минус два", так и осталась.
Вот и вся система Гольстмана с ее минусами и плюсами, и уж теперь-то каждому ясно, что означает для ее последователей такое невероятное событие, как появление в Москве женщины на пять баллов! И потом - страшно подумать в "лучшем-то" виде она может потянуть и на пять с половиной!!!
В ярком сне И.О. очутился в просторном, цвета слоновой кости зеркальном зале, и у одного из барочных зеркал стояла красавица в розовых шелках и делала экзерсисы, хлопая ресницами в такт большим батманам. Она была лучше Брижит Бардо, и И.О. решил, что она-то и есть та знаменитая островитянка, которую прячут в пещерных замках. Он подошел к ней вплотную, и они почему-то сразу оказались на крышке рояля в замысловатом объятии. Потом за ним вдруг начал гоняться рояль по всему залу, хлопая крышкой, словно редкозубой пастью, и выплевывая на него какой-то едкий порошок, который рассыпался по нему живыми муравьями. "Это сыпь! - подумал во сне И.О. - Надо бежать к врачу!" - и, задрожав от отвращения, проснулся.
Следующим утром, до обидного прекрасным и каким-то радостно-музыкальным, когда только что политый асфальт еще не успел просохнуть, а волна суматошных провинциалов захлебнулась у ворот гумов, цумов и "Детских миров", так и не просочившись в настоящие московские улочки, И.О. решительно вышагивал по улице Мархлевского в сторону районного диспансера, где в самом ближайшем времени должна была решиться его судьба. Сердце у него колотилось все сильней и сильней, по мере того как он приближался к серенькому двухэтажному зданию, мимо которого он проходил всегда с эдакой снисходительной улыбкой "везет же людям!". И как только встал он перед ним столб столбом, в нем опять все перевернулось, точно в страшном сне, когда руки и ноги немеют и невозможно двинуть ни единым пальцем.
На втором этаже перед громадной дверью "мужского" кабинета, несмотря на ранний час, пациентов было многовато. Каждый, чтобы показать, что он не так уж и переживает, старался говорить погромче и шутить покрепче, так что приход И.О. был встречен дружным гоготом. "Новенький!" - закричал кто-то, и все стали орать черт знает что, вроде: "Эй! Что принес? Давай меняться! Уступи по дешевке! Еще не отпал?" И ясно было, что здесь так и положено шутить, что так шутили и вчера, и двадцать лет назад, и еще долго будут повторять что-нибудь вроде: "Кап-кап-каплет дождик..." И.О. хотел сесть на единственный свободный стул, но ему тут же хором подсказали пойти записаться в регистратуру, дружно спросили, взял ли он с собой паспорт, и И.О. невольно покраснел - как же теперь он будет свой заграничный с золотым гербом паспорт показывать по такому... гм... щекотливому и... скажем, политически не совсем чистому делу?
Но заграничный паспорт есть заграничный паспорт, он и здесь сыграл свою роль - тут же пробежал почтительный шепоток, что И.О. ничем не болен, что ему просто нужна справка на выезд за границу, и его оставили в покое. Пока он записывал свои данные в регистратуре, последний свободный стул уже заняли, и какой-то совсем молоденький парнишка подвинулся и предложил И.О. сесть. Сидел здесь и один развеселый матрос, который всем божился, что был в плавании шесть месяцев, "ни с кем ни в каких сношениях участия не принимал, но когда на горизонте показалась родная земля, вот тут-то у меня и закапало!". - "От счастья, что ли?" - мрачно спросил И.О. под дружный хохот пациентов.