В истории с увольнением Зубатова с поста главы Особого отдела Департамента полиции роль А.А. Лопухина представляется не очень ясной. В момент увольнения Зубатова Лопухин находился в отпуске в Париже: «В сентябре, в Париже, до меня дошли два сенсационные известия (так в тексте — С.М.). Первое сообщало об отставке Витте, точнее, о назначении его председателем Комитета министров, создавшем ему положение, которое он в своих «Воспоминаниях» дважды называет «бездеятельным», и равнявшемся отставке своей безвластностью. Изо второго я узнал об аресте и ссылке Зубатова»[102]. Можно одинаково поставить под сомнение и то, что для директора Департамента полиции отставка заведующего Особым отделом стала сенсацией и версию отставки, которую Лопухин приводит в своих воспоминаниях: «Зубатов составил письмо, как бы написанное одним верноподданным к другому и как бы попавшее к Зубатову путем перлюстрации. В нем в горячих выражениях осуждалась политика Плеве, говорилось, что Плеве обманывает царя и подрывает в народе веру в него, говорилось также о том, что только Витте по своему таланту и преданности лично Николаю II способен повести политику, которая оградила бы его от бед и придала бы блеск его царствованию. Это письмо Мещерский должен был передать лично Николаю II, как голос народа, и убедить его последовать пути, этим голосом указываемому. Но этому плану не было суждено осуществиться. Зубатов допустил крупную оплошность — он посвятил в него своего друга, а ранее секретного агента, Гуровича, прежнего революционера, известного по кружку «Начала». Гурович же тотчас отправился к Плеве…»[103]. Во-первых, вероятность отставки Зубатова уже в июле 1903 г. существенно возросла. Именно тогда началась знаменитая стачка рабочих Юга России, в которой приняли участие некоторые рабочие, сотрудничавшие с агентами Зубатова[104]. Во-вторых, представляется маловероятной ситуация, при которой Зубатов сделал ставку на стремительно теряющего кредит доверия Николая II С.Ю. Витте, организовав странную интригу с подложным письмом. Каким образом анонимное письмо могло убедить царя в разрушительном для страны действии политики В.К. Плеве — непонятно. В-третьих, из довольно запутанных свидетельств Лопухина об обстоятельствах увольнения Зубатова можно сделать только один вывод: заступаться, ходатайствовать за опального Сергея Васильевича Алексей Александрович не собирался. Версия Ф.М. Лурье о том, что, увольняя Зубатова, министр внутренних дел В.К. Плеве пытался «лишить Лопухина главной его опоры, союзника, единомышленника, блистательного исполнителя»[105], не находит подтверждения в архивных документах.
Отношение А.А. Лопухина к еврейскому вопросу было неоднозначным. Исследователи обоснованно отмечают интерес директора Департамента полиции к сионизму, еврейским религиозным организациям и обществам взаимопомощи. Как пишет А.И. Логинов, «…в 1903 году в печати появилась записка за подписью его директора (Департамента полиции — С.М.) А.А. Лопухина «Сионизм». Структура, отвечающая за безопасность государства, и ее аналитики справедливо увидели в этих идеях угрозу для государственного устройства Российской империи. Требовалось не только усиление агентурной работы, но и использование новых методов»[106].
В то же время, в 1906 г., уже после увольнения с должностей директора Департамента полиции (март 1905 г.) и эстляндского губернатора (ноябрь 1905 г.), находясь в Мюнхене, Лопухин направил на имя министра внутренних дел П.А. Столыпина письмо, содержащее обвинение местных властей в организации еврейских погромов: «Письмом от 13 минувшего мая я счел долгом довести до сведения вашего превосходительства о том, что копия рапорта заведующего Особым отделом Департамента полиции Макарова министру внутренних дел об организации избиения евреев в городе Александровске, Екатеринославской губернии, и об участии в этом чинов Департамента полиции была передана редакции газеты «Речь» мною в виду глубокого моего убеждения, что только осведомленная прессой Государственная Дума в силах навсегда прекратить грозящее государству величайшей опасностью систематическое подготовление властями еврейских и иных погромов»[107]. Как отмечает сам А.А. Лопухин, реакция П.А. Столыпина на письмо была негативной: «Впоследствии мне стало известно, что за оглашение этого письма Столыпин поднимал вопрос о предании меня суду, но даже щегловитовская юстиция не смогла найти в данном случае состава преступления»[108].
104
Подробнее об этом:
106