— Разве они перевелись на свете?
— Не в этом дело — он слишком давно его знает.
— Да при чем тут это? — воскликнул Эмилио. — Можно же всю жизнь прожить с человеком, который тебя предает. А больше он ничего не говорил о Лози?
— Говорил, но все это бабушка надвое сказала. Нам самим придется все взвешивать.
Они пошли дальше по пустынной аллее к арке Мира.
— Но мы от него избавимся, — добавил Трави.
— Как это?
— Пошлем в Лугано, в Заграничный Центр.
— Да вы свихнулись? Он сам просится в Швейцарию!
— Прекрасно. — Трави остановился. — Вот мы и пойдем ему навстречу.
— Ничего не понимаю. — Эмилио слушал его с изумлением. — Ты что, меньше в нем сомневаешься, чем я?
— Послушай. — Трави взял его под руку. — Нужно идти по следу врагов, может, удастся размотать веревочку. Не надо ударяться в крайность. Спешка тут ни к чему.
— Ты так считаешь?
— Да, потому что мы толком не знаем, что у него на уме. Главное не в том, чтобы уличить его, а в том, чтобы самим не попасть впросак. Понимаешь?
— Да.
— Может статься, что он и не шпион, — продолжал Трави. — Тогда он полезней в Швейцарии, чем у нас: здесь его уже накрыли. Если же наши опасения оправдаются, то там найдут способ его обезвредить.
Эмилио вопросительно посмотрел на него.
— Нет, не так, как ты думаешь, — сказал Трави, снимая очки и протирая стекла. — Его направят в Москву, в партийную школу, там разберутся.
— А если он даст тягу?
— Не думаю, что он пойдет на это. — Трави надел очки. — Конечно, он кое-что о нас разведал, но этого слишком мало. Закинем удочку, и увидишь, он клюнет.
— А паспорт?
— Он уже готов, — похлопал Трави по карману куртки. — В Лугано о нем позаботятся.
Эмилио молча его слушал.
— Вы проводите его на вокзал, — продолжал Трави. — А я прослежу за ним в поезде.
— Ты?
— Да, мне сподручнее: ведь я никому не буду мозолить глаза, он меня не знает и ни о чем не догадается. Чем свободней чувствует себя человек, тем меньше можно ждать от него подвоха.
Они подошли к выходу под бронзовыми конями арки Мира.
— И все же у меня есть одно опасение, — сказал Эмилио. — Мне кажется, он заманивает нас в ловушку, и мы в ожидании веских улик того и гляди попадем за решетку.
И, задрав голову к арке, добавил:
— Индюк думал, думал да в суп попал.
XVI
Когда Трави увидел их на задымленном перроне, где они пролагали себе путь сквозь толпу теснящихся у вагонов людей, он медленно зашагал к голове поезда, уступая дорогу пассажирам, проводникам, коммивояжерам, дожидаясь, когда те двое его обгонят. Возле третьего вагона от паровоза он услышал справа голос Эмилио, сказавшего своему спутнику: — Сюда.
Тогда он остановился и, сделав вид, что смотрит на вокзальные часы, краешком глаза увидел, как оба поднялись в вагон. Лози был щуплым, невысокого роста человеком. Трави задержался на перроне, с рассеянным видом оглядываясь вокруг. Минуты через две он также поднялся в вагон. Остановившись в тамбуре, притулился в углу. В вагон продолжали входить пассажиры. Наконец из одного купе вышел Эмилио. Он был один. Оглянувшись по сторонам и увидев Трави в конце вагона, он стал пробираться в тамбур. Поравнявшись с ним, сказал:
— Он в третьем купе, у окна.
Затем, не дожидаясь ответа, взялся за поручни и спустился по железным ступеням.
Трави направился по коридору к третьему купе. Здесь он остановился, прислонился спиной к окну и заглянул внутрь.
Когда поезд тронулся и в окне все быстрей стали мелькать дома и деревья, у Трави вдруг возникло ощущение нелепости происходящего; неожиданно все кругом потеряло смысл. Трави не мог понять, что с ним делается в последнее время. Он все чаще переставал быть самим собой и смотрел на окружающее как бы со стороны. И этому постороннему человеку жизнь казалась непонятной, глупой, иногда смешной. Трави было неясно, кто этот посторонний. Что не он сам, а кто-то другой — сомнений не возникало. Это было длящееся буквально секунды раздвоение личности, но он чувствовал, что мог бы отождествить себя со своим двойником. Правда, для этого надо было отказаться от своих идей, предать свое прошлое, начать все сызнова, но с какого конца? В такие минуты он испытывал неприятное головокружение.
На миг он закрыл глаза. Лицо его покрылось холодным потом. Он двинулся в передний тамбур, зашел в туалет и подставил лицо под кран. Теплая вода залила глаза, лоб, щеки. Чтобы не захлебнуться, ему пришлось дважды разгибаться и набирать в легкие воздух. Затем он вытер лицо платком. Вернувшись в коридор, он заметил, что поезд замедляет ход. Залитые солнцем поля все медленнее перемещались за окном справа, и наконец, заскрежетав тормозами, поезд остановился.