— Поверьте, все кончено. Операция была не из легких, но удалась на славу. Кстати, хочу вас немного просветить, чтобы у вас не осталось сомнений.
Тут он уперся обеими руками в стол.
— Знаете, почему поезд задержался на полчаса в Каримате?
Не шевелясь, Трави поднял глаза на комиссара.
— Это мы велели перекрыть путь, чтобы догнать поезд на автомобиле. Лози сошел на предыдущей остановке, передал нам сведения, но его нужно было доставить обратно как можно быстрее.
Он погладил подбородок.
— Вам это покажется невероятным, но дело обстояло именно так. Мы все время следили за Лози, который, впрочем, давал о себе знать.
Помолчав, он взглянул Трави в лицо.
— Не усложняй вы все так, вы бы не попались на удочку. Но Лози и рассчитывал, что вы перемудрите. Он-то вас хорошо знает, а вы его нет.
— Можно задать вам вопрос? — спросил нерешительно Трави.
— Почему бы нет? Я к вашим услугам, хоть вы и не желаете отвечать на мои.
— С какого времени он работает на вас?
Комиссар задумался на мгновение:
— Этого я сам не знаю.
Приближаясь к столу, Мариано чувствовал, что у него трясутся поджилки. Он даже не заметил Трави, стоявшего возле окна. И только когда комиссар, не поднимая головы, спросил: «Вы знакомы?» — Мариано посмотрел на Трави и сокрушенно ответил:
— Нет, я увидел его всего минуту назад, в приемной.
— А вы его знаете? — спросил комиссар у Трави.
— Нет.
— Это один из тех, кто прятал Лози, — показал комиссар на Мариано. — Что вы на это скажете?
Мариано с надеждой обернулся к Трави и забормотал:
— Тогда вы можете объяснить, как все было! Скажите, что я ни в чем не виноват!
Трави посмотрел на него в замешательстве:
— Боюсь, к сожалению, это не поможет. Я могу сказать все, что мне известно о вас.
— Вы же знаете, что я тут ни при чем! — воскликнул Мариано. — Я действовал только ради дружбы.
— Это правда, господин комиссар, — согласился Трави. — Он ничего не знал.
— Хватит морочить мне голову! — прервал его комиссар. — Другие тоже заводили эту песню, но Лози разложил всех по косточкам.
— Лози? — растерянно спросил Мариано.
— Да, Лози. Он заявил, что вы полностью в курсе дела.
— Значит, Лози предал своих товарищей?
Комиссар на минуту остолбенел, потом еле заметно ухмыльнулся:
— Да, предал, если вам нравится это выражение.
— Можно сесть? — спросил, обессилев, Мариано.
— Да, конечно.
И пока Мариано сползал на стул, Трави сказал ему:
— Лози оказался шпионом. Понятно?
— Что, что? — переспросил Мариано слабеющим голосом.
— Идите, Трави. — Комиссар знаком велел полицейскому проводить его. — На сегодня хватит.
— Но что это значит? — пробормотал Мариано.
— Это значит, что вы мне расскажете кое-какие подробности, а потом я вас отпущу.
— Домой? — с надеждой спросил Мариано.
— Какое домой! — воскликнул комиссар. — В тюрьму!
Часть вторая
XX
Двадцать лет спустя, стоя вечером в той же комнате, Трави листал пальцем дела лиц, преследовавшихся при фашизме. Все они просили о помощи, о пенсиях, о восстановлении на работе. Вдруг на мгновение мелькнуло одно имя и тут же исчезло. Кровь бросилась Трави в лицо, в глазах потемнело. Он вынужден был сесть: сердце колотилось со страшной силой. Он снова принялся перелистывать страницы, но на этот раз медленно и с самого начала. Ему казалось невозможным отыскать это имя, и все же он его нашел. Преподаватель. В 1927 году осужден на два года Особым трибуналом. Двадцать лет потеряно из-за увольнений по политическим причинам. Просьба засчитать их в стаж и назначить пенсию. Адрес: улица Морганьи, 22.
Трави заметил, что рука у него дрожит, а сам он словно погружается в какой-то нереальный мир. На минуту он закрыл глаза. Когда он их снова открыл, ему показалось, что он перенесся лет на двадцать назад и что сейчас в такт с медленной пульсацией в висках идет новый отсчет времени. Тогда он снял трубку и набрал номер.
— Эмилио, — сказал он. — Это я. Тебе надо зайти ко мне на службу. — Другой рукой он заложил открытое дело.
— Да, срочно. Ты даже не можешь себе представить, что произошло.
Эмилио что-то буркнул в ответ, но Трави его прервал:
— Нет, ты только послушай. — Голос у него дрожал.
— Ты же знаешь, я проверяю заявления пострадавших от фашизма. — Он помолчал.
— И наткнулся на такое, что глазам своим не поверил.