Но в дождливые дни все вокруг сереет: мои сослуживцы то и дело закидывают головы и смотрят на потолок, пока один из нас не поднимается, чтобы затянуть стекла тентом. По крайней мере не будет капать на столы.
Один только Бертони не понимает в чем дело. Он выскакивает из-за стола, как собака, почуявшая дичь. Затем хватает шнуры и начинает их яростно развязывать.
Побледнев, Ригольди поднимается со своего места.
— Уж не хочешь ли ты устроить нам душ? — спрашивает он.
— Вы должны были прежде спросить меня! — взрывается Бертони и, сопя, продолжает развязывать шнуры.
— Что я вам такого сделал? Что вы от меня хотите?
— Ты что, ты что?! — вскрикивает Ригольди, пытаясь его остановить.
Но Бертони опережает его: выпустив из рук шнуры, он замахивается кулаком. Удар отбрасывает Ригольди к шкафу, так что слышен треск сломанной дверцы. Некки вскрикивает, но тут же умолкает из боязни, что ее услышат «там». Позеленевший от злости Ригольди проглатывает обиду и возвращается на свое место. Бертони удается наконец развязать шнуры. Онемев, мы смотрим на происходящее. Тент на наших глазах падает вниз, обнажая квадратные серые стекла, по которым текут ручьи дождевой воды.
Он и ко мне пристал на лестнице. Я спускаюсь в гардероб за плащом, вдруг вижу: Бертони скачет навстречу с нижней площадки. Хватает меня за рукав:
— А, и ты заодно с ними!
— Я-то при чем?
— Спелся со всеми?
— Что я тебе сделал?
Похоже, он успокоился. Но глаза все равно налиты кровью.
— Почем я знаю? — отвечает. — Ты никогда ничего не делаешь. За это и поплатишься. Понял?
Я боюсь. Да, да, просто боюсь. Кто знает, что у этого психа на уме. Я ничего не сделал ему плохого. Разве что не вступался за него. Был бы он в себе, я бы объяснил все ему, может, даже извинился.
Другие тоже бы с ним поговорили. Они ему, правда, здорово насолили, но ведь не ему одному. Со мной, например, чего только не выделывали! Чего я только не вынес! Такова жизнь: нас лупят, а мы не прочь отлупить ближнего. Надо же было нарваться на психа, которому это невдомек! Ему хочется стать нашим судьей, хотя сам он заслуживает порядочной порки. Сам наломал дров, а поскольку не в своем уме, то видит только причиненное ему зло! Если ты больной, то нечего тебе делать среди здоровых.
Однако и заведующий отделением что-то пронюхал. Как-то он увидел, как мы, верней, они разыгрывали Бертони, и строго призвал всех к порядку. Сам он крут, вспыльчив, и с ним шутить опасно. Он дал понять, что не потерпит подобных сцен. Так что никто не пытался заводить с ним разговор о Бертони. Но скоро он сам смог убедиться, насколько опасна ситуация. Случилось так, что никто не предупредил Бертони, что на праздник святого — покровителя города мы все равно работаем с утра. Но разве можно было нам ставить это в вину? Разве мы обязаны всех предупреждать? Он нам все время угрожает, а мы должны о нем заботиться? Вот он и ввалился в одиннадцать утра, весь красный, трясущийся от злобы. Бросился к столу заведующего и, показывая на нас пальцами, заорал:
— Негодяи меня не предупредили! Это они нарочно! Но я им покажу! Они у меня попляшут!
Заведующий подскочил как ужаленный и крикнул:
— Успокойтесь! Возьмите себя в руки! Понятно?
Две пожилые секретарши, сидевшие сбоку, тоже подскочили и вцепились в пиджак разбушевавшегося психа.
После секундного замешательства Бертони изрыгнул два ужасно непристойных ругательства.
Обе старушки в ужасе выпустили его из рук.
Заведующий, словно во сне, подхватил Бертони под руку и вывел из конторы.
Дело пахнет увольнением. Терпение начальства лопнуло. Дальше так продолжаться не может. Ему это не спустят. И так все зашло слишком далеко: на ставку поставлена наша жизнь, всем нам грозят неприятности. Даже Фриджерио! Я в таких вещах никогда не ошибаюсь. Нутром чую.
Но вот они возвращаются обратно.
Но что это?
Бертони, бледный как мел, садится за стол напротив Фриджерио. Фриджерио! Спрячь улыбку. И не таким, как ты, доставалось на орехи. Ты из тех, кому надо держаться подальше. Не разговаривай с ним! Зачем ты ввязался с ним в разговор?
Тебе надо держаться подальше!
Что там в руках у Бертони?
Что он задумал?
Ах вот оно что!
В сверкающем белизной медпункте не пробьешься сквозь толпу любопытных.
Какой-то чиновник из отдела кадров то и дело призывает людей разойтись:
— Все обойдется, не беспокойтесь. Идите работать.