Сегодня необычная отправка. Эшелон вызвался торжественно, с помпой проводить сам руководитель бюро по набору рабочей силы, государственный со- ветник регирунгсрат доктор Яницкий. Но почему док- тор запаздывает? Эшелон должен был отправиться еще в девять утра, а теперь уже двадцать минут де- сятого. Это как-то не вяжется с хваленой немецкой пунктуальностью. Может быть, что-то случилось? Бургомистр Фо- ростовский, тоже прибывший на вокзал со своими чиновниками, не отваживается спросить об этом Крюгеля. Но вот часовые, точно их ударило электротоком, вскинули вверх головы в железных касках, и Крю- гель, четко печатая шаг, направился к входу в зда- ние вокзала. В дверях появился долгожданный регирунгсрат Яницкий. — Хайль Гитлер! — Хайль! Хайль! Хайль! Перрон стал серым от бесчисленного множества воинских мундиров. Яницкий с помощью подчинен- ных неуклюже взобрался на ящик, который должен был служить трибуной, снял с головы фуражку, вы- тер платком взмокший лоб: — Милые киевляне и киевлянки! Великий фюрер приглашает вас: поезжайте в прекрасную Германию. Сто тысяч украинцев уже трудятся в свободной Гер- мании. Великая Германия научит вас работать... Не верьте большевистским агентам! Пройдет время, и ваши родители вновь увидят вас физически окреп- шими и духовно исцеленными. В дороге вас будут вкусно кормить. Пан Крюгель, покажите, чем вы бу- дете кормить украинцев, которые едут в великую Германию... Низенький Крюгель поднял над головой круг коп- ченой колбасы и буханку белого хлеба. — Вот чем вас будут кормить, милые киевляне! А теперь — по вагонам. Счастливого вам пути,— за- кончил Яницкий. — По вагонам! Слышали команду? По вагонам!..— и полицаи начали загонять в теплушки плачущих девчат и растерянных парней. 55
Неожиданно из-за полицейского заслона вырва- лась девушка. — Мамоч-ка-а!.. Дюжие полицаи схватили бедняжку, ее хрупкая фигурка взметнулась над толпой и мячиком полетела в разинутую пасть вагона. Толпа мобилизованных на миг замерла, потом ис- тошный крик прокатился над вокзалом. Рыдали де- вушки, гневно кричали хлопцы. Засвистели плетки. — По вагонам! Иначе будем стрелять... В суматохе никто не обратил внимания на то, что полицаям усиленно «помогали» наводить порядок ка- кая-то женщина и двое мужчин. Они носились от одной теплушки к другой, подталкивали мобилизо- ванных в вагоны, уговаривали их... Наконец паровоз загудел и вагоны медленно покатились. Вместе со всеми провожавшими трое вышли на привокзальную площадь и направились в сторону «Ленинской кузницы». — Ну, как у тебя? — тихо спросил один. — Пусто... — И у меня... — Я тоже все раздала,— прошептала женщина. Это была Мария с биржи труда, а двое ее спут- ников — Николай Шешеня и его новый приятель Сер- гей Ананичев. Они только что провели опасную опе- рацию: раздали мобилизованным небольшие свертки с гостинцами, в которых, кроме хлеба и махорки, были маленькие напильники, плоскогубцы и записки: «Друзья! В 12 часов ночи эшелон остановится в поле, недалеко от леса. Постарайтесь к этому времени от- крыть вагоны. Бегите! В Германии вас ждет пятнад- цатичасовой рабочий день, каторжный труд в под- земных военных заводах, голод, издевательства. Бе- гите в лес! Там вы найдете друзей-партизан. Смерть немецким оккупантам!» ...Мария, Николай и Сергей подошли к заводу и повернули в сторону рынка. — До вечера,— прошептал Шешеня и первый ис- чез в толпе. 56
3. У Григория был такой характер: если что заду- мает, на полпути Fie останавливается. Этому он научился у старшего брата Сергея, к которому пере- ехал в Киев после смерти родителей. Приехал расте- рянный, застенчивый, ошеломленный горем деревен- ский мальчик и стал присматриваться, как живет брат. Днем Сергей — вахтер в школе, а вечерами — студент рабфака. Григорий тоже начал работать и учиться. Всем сердцем юноша полюбил Киев, который вы- растил его, вывел его, сельского сироту, на путь уче- ного: накануне войны Григорий уже готовился к за- щите диссертации на звание кандидата экономиче- ских наук. Родной Киев с гористыми шумными улицами-са- дами, тенистыми парками и цветниками, что сделали с тобой фашисты! Ведь этим извергам не жалко ни людей, ни твоих прекрасных памятников старины, ни фабрик и заводов, ни развесистых великанов-де- ревьев... Григорий чувствовал себя ограбленным. У него украли его Киев. И он поклялся: «Все силы отдам вам, киевляне, чтобы вы могли выстоять». Есть в Киеве улица, к которой Кочубей и близко боялся подойти,— Пироговская. На ней он жил, на ней июньским утром 1941 года впервые услышал слово: война... Ушел из дому, оставив на столе невы- читанную после перепечатки диссертацию. Может, она и теперь там лежит? Однажды Кочубей не выдержал. Как будто ноги сами понесли его на Пироговскую. Он шел по руинам. Эти горы битого кирпича и камня были когда-то зда- ниями Крещатика, Прорезной... Вот улица Ленина. Театр русской драмы. Академия наук. Вот и опера, обшарпанная, чужая. За нею угловой семиэтажный дом одной стороной на улицу Ленина, другой — на Пироговскую. Парадная дверь забита. Что там теперь за окном на первом этаже? А что, если зайти, разыскать дворничиху Татьяну, попросить ключ, который передал ей на хранение? «Не делай глупостей, Кочубей!»,— как будто сказал 57
кто-то сзади. Обернулся—никого... Но он послу- шался этого внутреннего голоса: рисковать нельзя, а тем более без нужды. Бросив еще раз взгляд на окно, так манившее его, Кочубей отправился туда, где его ждали в шесть часов вечера... Организация имеет теперь пятнадцать конспира- тивных квартир, где можно встретиться с товарища- ми, поесть, помыться, переночевать. Но пользовался Кочубей не всеми. Квартира, куда он сейчас напра- вился, была одной из надежнейших. Он чувствовал себя в ней как дома, хотя... Красная площадь, 9. Обыкновенный двухэтажный дом, каких много на Подоле. В левом крыле — штаб немецкой дивизии. Здесь с утра до ночи суета — подъезжают и отъезжают машины, из окон доносится стрекотание пишущих машинок, чужая речь, а у ворот круглые сутки часовой с автоматом. Кочубей подошел к часовому: — К пани Омшанской... Разрешите? Часовой молча кивнул головой. Кочубей нырнул во двор. Что подумал часовой, пропуская Григория? Мо- жет, еще один гость к этой веселой пани, из квартиры которой часто доносятся песни, музыка. Пани музи- цирует, она любит мужское общество... Ничего не поделаешь: надо жить да еще двух детей прокор- мить. У пани же нет мужа. Между прочим, общест- вом этой красавицы-украинки не брезгует даже сам лейтенант Викерн — адъютант полковника Глюка. Часовой с каменным лицом частенько видит, как лейтенант останавливает Омшанскую и подолгу ве- село беседует с ней. А Кочубей в это время думает: «Кажется, мы вы- брали удачное место для конспиративной квартиры. Работаем, как говорится, под охраной немецких ча- совых...» Пани Омшанская, она же Мария, с которой мы уже встречались на бирже труда и на вокзале, была дома. Григорию предстояло встретиться у нее с челове- ком, которому Руководящий центр парторганизации намерен поручить создание подпольной группы на 49-м километре Житомирского шоссе. Возможно, 58
придется ждать этого человека день, два, а то и вовсе не дождаться: путешествовать сейчас очень опасно. По Житомирскому шоссе бредет маленький, изну- ренный человек. Рядом степенно шагает солидный, с длинной бородой и подсмоленными махоркой у сам и, пожилой человек в поношенном комбинезоне. В руке маленького узелок. И пусть кто угодно проверяет его содержимое. Маленький был сапожни- ком, в узелке у него две пары женской обуви для обмена в Киеве на мыло, чай и другие продукты, ко- торых в селе не достать. И документы у него в по- рядке. А если кто спросит, что за человек его спут- ник, то он ответит, что незнакомый — попутчик, пристал в дороге и идет себе. Все знают, что в дороге вдвоем веселее. Путешественники идут молча. Каждый думает о своем. Бородач думает: не напрасно ли связался с этим маленьким. Но ведь просто так, с кем-нибудь железнодорожный мастер Юлиан Иванович Питюха не познакомит. К тому же он сказал: — Этому парнишке можете доверить какую угодно работу, Николай Васильевич. Ручаюсь за него. И вот они идут вдвоем в Киев: старик, в котором вряд ли кто узнал бы старого большевика Николая Васильевича Бойко, до войны руководившего круп- ным рыбтрестом, и комсомолец Толя Лазебный. В 1922 году в маленьком украинском селе Заваловке кулаки убили его отца, питерского кузнеца, участ- ника революции 1905 года Никона Лазебного, кото- рого сам Ленин послал на Украину помогать крестья- нам укреплять Советскую власть. И матери своей не помнит он — рано похоронили ее, бедняжку. Вскоре и трое сестер одна за другой померли от голода. С тех пор Толик и пошел по жизни один... Поздно Еечером путешественники остановились около покосившейся хатенки: — Люди добрые, пустите переночевать! —забасил Николай Васильевич. — Беда, да и только. И ночью покоя нет: то супо- статы, то свои,— бубнил за дверью гнусавый голос. Щелкнул засов, и растрепанная седая старушка по- 59