— Добрый день, пан Михаил! — нарочито громко и весело приветствовал Кочубей друга. — Мое почтеньице, дорогой пан! Как себя чув- ствуете? — обрадовался Демьяненко. Они направились к памятнику Шевченко. Сегодня выдался солнечный, погожий день. Можно посидеть на скамейке, около бронзового Тараса, поговорить. А разговор у секретаря парторганизации со своим заместителем важный. — Побывай, Михаил, в Дарнице, Нежине, Крутах, Плесках. Пускай твои люди немедленно начинают готовить подарки к празднику Октября семьям фрон- товиков и партизан. Разыщи Кирилла Ткачева. Надо достать сахар. У него связи с Носовским сахарным заводом. Напомни товарищам, чтобы в эти дни они еще больше досаждали немцам. Пускай проклятые почувствуют, что советские люди отмечают свой праздник. ...Тихий осенний вечер упал на пустынные улицы Киева, когда в маленький домик на Брест-Литовском шоссе, где жила одинокая бабушка Лукия, вернулся усталый Кочубей. Набегался за день, наволновался, да и маковой росинки во рту не было. Зато начато еще одно большое партийное дело. Завтра десятки смельчаков начнут выполнять новое задание под- польной организации. Праздник будет! До войны Иван Васильевич Возненко был учи- телем истории. Но ни один из его учеников, вероятно, не узнал бы сейчас в этом длинноусом служащем «Заготзерно» своего любимого преподавателя. Как-то днем возле пункта «Заготзерно» остано- вился не немецкий грузовик, а видавший виды ста- ренький крестьянский воз. С него, кряхтя, слез ста- ричок в поношенной свитке и, тяжело опираясь на палку, прошел в контору. Иван Васильевич пробурчал: — А почему двери не закрываешь? Не лето... Старичок засунул за пояс шапку и шмыгнул но- сом: — Простите, господин! — и добавил шепотом,— 49, мост, коридор. 99
— 96! — ответил Возненко. Свой! Надо немедленно оформить наряд, пока к складу не подскочил воинский грузовик и какой- нибудь из придирчивых интендантов не поинтере- совался, почему по воинским нарядам муку полу- чает штатский. Возненко со старичком быстро взвалили на воз несколько мешков муки, и он покатил в сторону Киева. Операция удалась. Дед — Николай Васильевич Бойко, довольный, поглаживал бороду. На возу ле- жало с полтонны муки. А в кармане — еще один на- ряд, на две тонны. Завтра он приедет сюда с Шеше- ней. Вдвоем скорее управятся. В это время в селе Ситники Макаровского района служащий молокопункта Андрей Дитченко, член подпольной группы Анатолия Лазебного, выдал Ни- колаю Шешене два пуда сливочного масла. Ловко действовал и Кирилл Ткачев. Ему не впер- вой получать у немцев продукты по фальшивым документам. И на этот раз он вывез с Носовского маслозавода несколько ящиков масла. В доме хранилась маленькая газетка, на которой большими буквами написано: «На змшу». Это га- зета пионеров. Почему же мама так бережет старень- кую газетку? В ней помещен портрет отца за то, что он хорошо потрудился. Степа частенько подходил к матери и просил: — Ма-а, дайте еще раз посмотреть батькин пор- трет. — Только гляди, не порви. Мама как маленькая. Разве можно порвать такую газету! На ней так красиво нарисовано: «С праздни- ком Великого Октября, друзья!» Степа помнит этот праздник. Его отец, сильный, высокий, усаживал его на плечо, и они шли празд- ничным Крещатиком. Было так красиво, играла му- зыка, люди пели. Степа тяжко вздохнул. Вот и завтра праздник Октября, но не будет музыки, не будет пения... Хоть 100
бы хлеба мама с базара принесла. Ни он, ни Маша ничего еще сегодня не ели. В дверь постучали. Степа подбежал к двери: — Кто там? Мама сто раз ему наказывала, чтобы он никого не пускал в дом. — Кто там? Ответа нет. Степа подождал немного, потом все же приоткрыл дверь. Никого. На крыльце какой-то сверток. Кто его положил? Удивительно! Мальчик взял сверток и бегом в дом. Когда он развернул сверток, то глазам своим не поверил. Масло, мука, сахар. И какое-то письмо... Степа хо- рошо читал, даром что в школу не ходил. Да и на- писано было большими четкими буквами: «Дорогие друзья! Завтра — 7 ноября, день 25-летия Великой Ок- тябрьской социалистической революции. Помните этот день! Мы — ваши друзья, мы с вами! Красная Армия вернется! Киев будет советским! Смерть немецким оккупантам!» Видал! А мама говорила: «Никому не открывай». Разве можно не открывать, когда тебе на порог эта- кое приносят. — Машка, где ты там, Машка! Гляди, что нам подарили красноармейцы! — окликнул он сестру. В это время в хату вбежала мать: — Степан, почему дверь настежь? Сынок! — и по- раженная остановилась посреди хаты. — Глядите, это от папки... Какие-то люди при- несли. Мама прижала к себе детей: — Среди добрых людей живем, дети. Нет, не про- падем, дождемся победы, дождемся,— и улыбнулась. Улыбнулась, может, впервые за эти долгие страш- ные месяцы. Степа выбежал на улицу. Поскорее к товарищам, что живут поблизости, скорее рассказать об удиви- тельном подарке. А ему навстречу уже бежал сосед- ский Петрусь. В руках у мальчика кусочек сахару. — На, попробуй, какое сладкое.— Ручонки даже дрожали от радости. 101
А вот вихрем выбежала Людка, взъерошенная, счастливая. И она получила гостинец от неведомых друзей. Порфирий Григорьевич Нечваль, когда-то дежур- ный станции Нежин, а теперь стрелочник, медленно брел по рельсовым путям. Уже вторые сутки накрапывает осенний дождь. Холодные капли затекают за шею. Но Порфирий не замечает этого. Его мысли заняты другим. Только что на третий путь из Путивля прибыл эшелон. Из окон вагона, переплетенных колючей проволокой, до- носились крики, проклятия, стоны. Стоявший на посту полицай подмигнул прохо- дившему мимо Порфирию: — Ишь какой концерт завело это быдло парти- занское. Из вагона кто-то крикнул: — Откройте дверь! Женщин и детей пожалейте! — Я тебе пожалею! — гаркнул полицай.— Как врежу из автомата... Порфирий тяжко вздохнул и пошел прочь от страшного места. Как только наступили сумерки, Нечваль снова направился к тому вагону. За эти несколько часов он с товарищами условился, как спасти обреченных людей. Вот и эшелон. Сюда должны подойти на манев- ровом паровозе Петр Гаврош и Петр Виротченко. Около вагонов тихо, не видно даже охранников; должно быть, испугались дождя и понадеялись на колючую проволоку. Вдруг на Нечваля надвинулось что-то темное и большое. Это шел маневровый паровоз с погашен- ными фарами. Тихо соскочили Гаврош и Виротченко. Тихо отцепили вагон с советскими людьми, и — про- щайте, полицаи! Нечваль вскочил на подножку. Ско- рее, скорее! А дождь хлещет, шумит, помогает под- польщикам. В тупике Нечваль и его напарник Иван Василенко открыли двери теплушки. Оттуда ударил тяжелый спертый воздух. Нежный луч фонариков осветил внутренность теплушки. 102
— Товарищи! Приветствуем вас с праздником Октября! Скорее, только тихо, выходите. Бегите в лес. Там свои, помогут,— напутствовали подполь- щики освобожденных ими людей. Кажется, все. Нет, в углу кто-то лежит. — Что же вы? Скорее! — Не могу. Ноги перебиты,— простонал узник. — Мы вам поможем. — Спасибо, бегите, а то вас схватят. Бегите! — Иван, возьми! — Нечваль подхватил на руки легонькое, словно детское, тело раненого, передал ка- кому-то заключенному, а сам схватил из рук пожи- лой женщины больную девочку. Вдали темнел лес. — Товарищи! — шепотом сказал Нечваль.— Кто сохранил силы, добирайтесь до леса. А женщины, пожилые и больные расходитесь по селам... Там про- сите приюта. Да скорее, пока охрана не очнулась. Счастливого вам пути, товарищи. И — с праздником вас! Завтра 7 ноября. ...Утром в Нежин прибыл отряд карателей. Фран- товатый эсэсовский офицер вскочил в кабинет де- журного по станции. — Какой путь есть вагон из Путивль? — крик- нул он. — Пожалуйста, пан, на третий,— услужливо от- ветил дежурный. Через десять минут на станции поднялась паника. Вагона с узниками на третьем пути не было. Его на- шли в тупике, но там уже было пусто. А в вагоне конвоя валялись шестеро пьяных полицаев. Железнодорожники с удовольствием наблюдали, как взбешенные каратели, насилу растормошив по- лицаев, скрутили им руки и потащили в коменда- туру. День 7 ноября начинался хорошо. 5. Наступила зима. Вторая военная зима. Улицы Киева в снежных сугробах. Трамваи не ходят. На- прасно городская управа выносила грозные постанов- юз
ления, обязывавшие всех домоуправов и дворников расчищать улицы. Увязая по колено в снегу, по улицам бредут одинокие фигуры, закутанные в старые одеяла и платки, волоча за собой самодельные саночки с мороженой картошкой, отодранными с заборов до- сками. Но на черных от холода и голода лицах уже нет печати обреченности. Хотя оккупанты расстре- ливали за слушание московского радио, за распро- странение и даже хранение листовок с сообщениями Совинформбюро, все равно киевляне знали: у гит- леровцев на фронтах неудачи. Поэтому-то они не- истовствуют, подвергают советских людей средневе- ковым пыткам. Кочубей опять стал ночевать у Тимченко. На Железнодорожном шоссе было спокойно. И артист Анатолий стал таким хорошим, что хоть к болячке прикладывай. Дела в парторганизации шли хорошо. Кочубей все чаще получал радостные донесения от руководите- лей групп. Николай Шешеня и Сергей Ананичев связались со сторожем гаража генералкомиссариата и подожгли несколько легковых автомашин. Это вызвало страш- ный переполох. Шутка ли: в гараже не осталось ни одной машины, и офицерам пришлось пешком хо- дить по городу, увязая в снежных сугробах. За взятку заведующий одним интендантским скла- дом передал подпольщикам двадцать комплектов солдатского обмундирования, и двадцать будущих партизан в немецкой форме на глазах у всех про- маршировали по улицам Киева, спустились к Днепру и переправились на другой берег. Когда Кочубей узнал об этом, он отругал Шешеню за эту опасную затею. Но все кончилось хорошо,— товарищи благополучно добрались до отряда. Особенно радовался Кочубей тому, что до сих пор в организации не было ни одного провала. И вдруг... В окно тихо постучали. Это случилось днем, когда дома была лишь Оксана Федоровна. Она только что возвратилась с рынка, получив от Лиды Малышевой последнее сообщение Советского Ин- формбюро. Заветная бумажка лежала в мешке под 104