Если это только можно вообразить.
Когда я вошла, они одновременно повернули головы – выглядело все пугающе. Я вжалась в тень у входа, ожидая, что сейчас они встанут, уподобившись многоглавому чудовищу. Но лишь один из них пошевелился. В центре комнаты в мягком кресле сидел широкоплечий мужчина с глубокими морщинами смеха, прорезавшими уголки глаз. Он был одет в окрашенную воском олуонскую ткань с красными, черными и золотыми узорами. С шеи свисала на шнурке маска слишком маленького размера. Я задумалась о том, для чего она предназначена.
Маска была сделана из черного обсидиана, в форме львиной головы с гривой из двенадцати полосок разного цвета.
Мужчина откинулся на спинку кресла, изучая меня.
– Итак, кто тут у нас?
Он говорил радостным баритоном, надеясь меня подбодрить. Лицо мужчины обрамлял венец, похожий на восходящее солнце, – вертикальный диск из чистого золота. На высоком изголовье кресла были вырезаны три слова: «Кунлео – Оба – Вечный».
В памяти тотчас зазвучали лекции учителей. Передо мной был Олугбаде Кунлео. Тот самый Олугбаде Кунлео, биографию которого я месяцами изучала на утомительных уроках генеалогии. Прямой потомок Энобы Совершенного.
Король Олуона, император Аритсара.
Мой язык превратился в свинец.
– Не бойся, малышка, – выдохнул император. – Ополосни руки. Это традиция.
Я заметила позолоченную лохань, сильно пахнущую травами и украшенную изображением пеликанов, – священным символом Сказителя Ама. Глаза птиц сверкали сапфирами. Я окунула руки в воду – янтарную, как воды зачарованного озера возле усадьбы Бекина. Пальцам стало щекотно, и я вытерла их о тунику, снова отступив в тень.
– Хорошо, – сказал Олугбаде Кунлео. Но когда он прищурился, глядя на меня через всю комнату, его улыбка увяла. – Выйди на свет, дитя.
Что-то знакомое было в его голосе: мелодичный тембр, который заставил меня подчиниться без вопросов. Ноги двинулись вперед. Свет из высокого незастекленного окна упал на мое лицо… и присутствующие ахнули.
– Великий Ам! – выругался какой-то придворный. – Она похожа на нее как две капли воды.
Другой придворный хмыкнул:
– Невозможно. Даже Леди не настолько безрассудна, чтобы посылать сюда свое дитя.
– Вы знаете мою маму? – спросила я.
Они подскочили на месте, словно удивленные тем, что я могу говорить. Почему все меня боялись?
– Я Тарисай, – продолжала я неловко, когда молчание затянулось. – Я родилась в Суоне, в усадьбе Бекина. Извините, но… зачем я здесь?
Еще одна долгая пауза.
– Это ты нам скажи, – ответил император сухо.
– Я не знаю, Ваше Императорское Величество, – призналась я и запнулась. – Мои охранники привели меня в Олуон, а матушка сказала, что придет сюда, когда…
Император Олугбаде покачал головой. Голос его оставался зловеще спокойным.
– Когда… что?
– Когда придет время, – прошептала я. – Больше она ничего не говорила.
Олугбаде сложил на груди руки, неподвижно меня разглядывая.
У меня вспотели ладони. Затем император издал короткий смешок. Морщины в уголках его глаз обозначились еще глубже.
– Подойди ближе, Тарисай из Суоны.
Я подчинилась, с опаской глядя на императора и его свиту, – некоторые из придворных уже схватились за оружие. Император источал запах пальмового масла и апельсинов. Складки одеяния тихо шелестели, а обсидиановая маска свисала с шеи, когда он наклонился к моему уху:
– Вот что я думаю, – изрек он ровным тоном, словно отец, рассказывающий ребенку сказку на ночь. – Полагаю, Леди послала тебя убить меня. Но сначала она пожелала, чтобы ты убила сына императора, наследного принца Экундайо.
– Что? – Я уставилась на него в ужасе. – Ваше Императорское Величество, я не хочу…
– Но тебе стоит попытаться, – перебил он, вытащив нож из-за пояса и вложив его мне в руку. – Давай. Попробуй убить меня.
Я задрожала, но император сомкнул мои пальцы вокруг ножа и заставил поднести лезвие к своему горлу.
– Попробуй, – повторил он с пугающей улыбкой, предупреждающей о последствиях неповиновения.
Кровь отхлынула от моего лица. Крепко зажмурившись, я надавила на лезвие и открыла глаза.
Оно не сдвинулось с места.
Олугбаде заставил меня надавить на рукоять сильнее. И еще раз. Но нож так и не коснулся шеи императора.