Я с тревогой вгляделась в полутьму. Что-то серебряное блестело в пламени свечей – металлическая цепь, обернутая вокруг колонны и заканчивающаяся железным обручем на крепкой руке мальчика.
– Все начиналось как шутка, – проронила Кира смущенно. – Другие дети это предложили. Он же Королевский Медведь, а диких зверей…
Я нахмурилась.
– Не похоже, что ему смешно.
– Он мог бы остановить нас, если б хотел. А еще мама говорит, что дирмийцы – как бешеные собаки. Я не подойду к нему близко.
Кира наполнила кубок манговым соком из кувшина («Мама говорит, что больные дети должны много пить»), похлопала меня по руке и поспешила прочь.
Я наблюдала за мальчиком, обеспокоенная его неподвижностью. Он не пошевелился, даже когда за Кирой захлопнулись двери. Но я лежала тихо, боясь его напугать.
Затем я почувствовала давление в мочевом пузыре и поморщилась: я много часов не справляла нужду. Если подумать, еще неплохо было бы поесть. Я выбралась из-под шкур и встала. Давление усилилось. После бесплодных попыток найти горшок, я прочистила горло.
– И-извини, – сказала я с запинкой. – Ты ведь ходишь в… то есть… Ты знаешь, где хранят ночные горшки?
Мое лицо горело. Мальчик, похоже, напрягся, будто не ожидал, что я к нему обращусь.
– Неважно, – пробормотала я. – Я просто…
– Горшки в углу.
Я замерла. Мальчик не пошевелился, но его мягкий и невероятно глубокий голос наполнил собой всю комнату.
– Поставь горшок на место, когда закончишь. Утром слуги унесут.
– Ох. Спасибо.
Я действительно нашла в углу ярко раскрашенные глиняные горшки. Но я медлила.
– А ширма для приватности хранится где-то снаружи?
Мальчик коротко рассмеялся:
– Приватность запрещена, новенькая. Советникам нельзя иметь друг от друга секреты. Многие кандидаты облегчаются утром или поздно ночью, когда ширма для разделения мальчиков и девочек еще не убрана.
Дирмийский акцент мальчика звучал почти музыкально. Взрывные согласные отскакивали от языка, как камешки по поверхности пруда.
Он добавил:
– Не бойся. Я отвернусь.
Я сделала свое дело как можно быстрее и поставила горшок на широкий подоконник возле алькова. У меня заурчало в животе.
Я вспомнила зал со столами, которые ломились от самых разных блюд, и спросила:
– Где я могу найти еду?
– Не знаю, – ответил мальчик. – Я пропустил ужин несколько часов назад.
– Слуги в моем родном доме однажды связали меня, как и тебя, – выпалила я сконфуженно. – Они боялись, что я украду их воспоминания, пока они спят. Я всегда возвращаю чужие истории на то место, где взяла. Но мне не доверяли.
Впервые за все время разговора дирмиец повернулся в мою сторону.
Из-за его массивности я ожидала, что он будет выглядеть старше, но в пламени свечей на меня смотрело очень юное лицо с тяжелой челюстью, красно-коричневой кожей и резким изгибом бровей. Уши торчали, словно мальчику еще предстояло до них дорасти, хотя трудно было представить, что он может стать еще больше.
– Красть воспоминания, – сказал он, – это твой Дар?
Я кивнула.
– Вот так.
Чувствуя странную потребность впечатлить его, я положила руку на помост, где обычно спал Дайо. Мрамор беззвучно стонал, пока я вторгалась в чужие воспоминания. Камень помнил мальчика, который спал здесь десятилетия назад. Снова и снова он шептал в одеяло: «Леди… Леди… Леди…»
Я отдернула руку, словно обжегшись.
Дирмиец поднял бровь:
– Что-то не так?
– Император Олугбаде спал тут до Дайо, – объяснила я. – Когда император был маленьким, ему снились дурные сны. Наверное, и принца тоже мучают кошмары.
– Ты увидела все это, просто дотронувшись?..
– Люди повсюду оставляют после себя истории. Легче забирать их у чего-то живого. У деревьев, у земли. У предметов и мертвых вещей память не очень четкая.
Мальчик провел ладонью по мягким кудрям.
– А ты умеешь забирать воспоминания навсегда? – Цепь на его руке зазвенела. – Ты можешь заставить чьи-то истории исчезнуть?
– Нет! – отрезала я. – То есть… не знаю. Я никогда не пробовала. – К моему удивлению, мальчик выглядел разочарованным. – Меня зовут Тарисай. Я из Суоны. А ты?
– Санджит, Дирма. – Он напрягся, когда я подошла ближе, и спрятал скованную руку за спину. – Разве ты меня не боишься?
– А стоит?
– Ты слышала Благословенную, – сказал он сухо. – Я Королевский Медведь.
Я опустила голову, чувствуя себя виноватой из-за того, что он стал свидетелем нашего с Кирой разговора.