В плохую погоду газеты теперь регулярно сообщали, как высока радиоактивность осадков, и настоятельно рекомендовали не пить дождевую воду. Почти никто из японцев не решался выходить в сырую погоду на улицу без головного убора, ибо распространился слух — основывавшийся, впрочем, лишь на воспоминаниях жертв «пикадона», — будто «горячий дождь» вызывает выпадение волос. Даже рис — национальное блюдо японцев — жители Хиросимы не осмеливались употреблять в больших количествах, так как японские профессора обнаружили в нем повышенное содержание стронция-90, вызывающего рак костных тканей.
В начале 1957 года, когда англичане сообщили, что и они намерены провести испытания водородной бомбы в Тихом океане, по всей Японии прокатилась мощная волна протестов. Надо сказать, что в свое время, в период испытаний американского ядерного оружия, некоторые проамериканские элементы в Японии воздержались от демонстраций протеста. Теперь же появился противник, против которого поднял голос весь японский народ.
Поскольку сборы подписей, массовые манифестации и сидячие забастовки у иностранных посольств не производили желаемого впечатления на великие державы, японские сторонники мира выдвинули новый проект: они решили послать в запретную зону, где Великобритания предполагала испытывать свою водородную бомбу, корабль протеста. Этот проект встретил самое горячее сочувствие.
Правда, официальные лица тотчас же выступили против такого намерения, называя его «излишне крайним», особенно после того, как англичане заявили, что никакое «вторжение» в запретную зону не помешает им провести намеченное мероприятие. Однако у японской общественности проект вызвал всеобщее одобрение.
С той минуты, как впервые возникла идея послать в Тихий океан судно протеста, Кавамото ходил сам не свой. Даже товарищи по работе, прокладывавшие вместе с Итиро шоссейную дорогу, — и те заметили, что с ним творится что-то неладное. Они посмеивались над Кава-мото, считая его влюбленным по уши. Ведь Итиро сам рассказал им, что собирается сыграть свадьбу самое позднее на пасху.
На самом деле голова Кавамото была занята отнюдь не женитьбой.
«Я все время размышлял тогда, — вспоминает Итиро, — сколько добровольцев уже записалось на корабль протеста и как мне признаться Токи-тян в своем намерении. Что скажет Токиэ, если узнает, что я хочу отправиться в Тихий океан? И как отнесутся к этому все те люди, которых мы уже пригласили на свадьбу?»
Как-то вечером Кавамото завел разговор на волновавшую его тему. Он разъяснил Токи-тян все доводы «за» и «против» посылки корабля протеста. Лишь об одном умолчал он — о своем желании отправиться в запретную зону на этом самом корабле.
Он пишет:
«Я не осмеливался смотреть Токиэ в глаза. Теперь она и впрямь будет считать меня человеком ненадежным. Сперва я уговорил ее отложить свадьбу, потому что нам, мол, надо позаботиться о чужих детях; потом фигурировали «причины финансового характера», а сейчас, когда мы уже твердо решили вступить в брак, я придумал новую отговорку».
Но Токиэ, по-видимому, уже давно догадывалась о намерениях Итиро.
Отложив в сторону газету, она спросила:
— Итиро-сан, скажи, как бы ты поступил, если бы тебе не приходилось считаться со мной?
— Я бы… по правде говоря… как бы это получше выразить… думаю, если говорить начистоту… одним словом, с сегодняшнего дня я размышляю о том, не следует ли мне записаться на корабль.
— Мне кажется, ты задумал это уже довольно давно.
— Да… Правда… Конечно… — признался Итиро, запинаясь. — Но, Токиэ, я хочу поехать один. Пожалуйста, забудь меня. Я просто неисправимый дурак.
— Ага, вот почему ты сегодня наконец-то заговорил со мной: ты решил сообщить мне, что намерен поехать один на корабле протеста.
— …Да, ты права.
— А что станет со мной?
— Ты должна выйти замуж за другого человека, за человека, который будет считаться с тобой больше, чем я.
Токиэ опустила голову. («Даже при тусклом освещении в нашей комнате, — рассказывает Кавамото, — я заметил, что ее глаза блестят»).
Минуты через две-три она сказала:
— А почему ты, собственно говоря, не спросил меня, не записаться ли нам вместе на это судно?
— Чепуха! Я один-одинешенек. А у тебя есть мать и сестра…
— Значит, ты не любишь меня по-настоящему. Мать и сестра все поймут. Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой.