Мэг кивнула и пошла к машине, стараясь не глядеть на окно библиотеки, в котором маячила Бренда.
Генри широким жестом открыл перед Мэг дверцу своего «мерседеса». Она легко опустилась на мягкое сиденье, обитое тонко выделанной кожей цвета слоновой кости. Запах кожи смешивался с резким запахом дорогого мужского лосьона. Еще никогда Мэг не приходилось ездить в такой шикарной машине и с таким элегантным спутником.
– Может, мне все-таки следует заехать переодеться? – спросила Мэг.
– Уверяю, ты выглядишь нормально. Это небольшой ресторанчик в Сохо, который оккупировали художники.
Генри поставил машину на крошечную стоянку, и они вошли в маленький уютный ресторанчик с гордым названием «Napoli».
Шумный толстый итальянец, по-видимому хозяин, сразу узнал Генри и поспешил навстречу.
– Энрико! – воскликнул он, радушно пожимая руку. – Хорошо, что ты пришел, у меня есть чем тебя удивить. – Затем его взгляд скользнул по Мэг. – Bellissima! – с восхищением произнес он, прижав руки к сердцу.
– Привет, Марио, это моя кузина, Маргарет Уолленстоун, – сказал Генри.
– Столик на двоих? – Марио гостеприимным жестом предложил им пройти.
– Именно! Но сначала мы выпьем. – Генри повел Мэг к бару. – А ужинать будем через полчаса, ты согласна, Мэг? Мы ведь не торопимся?
– Да… нет, – ответила Мэг, присаживаясь у стойки.
– Не понял. Еще раз, пожалуйста.
– Да – согласна, а нет – не торопимся, – рассмеялась Мэг.
– Что ты будешь пить? Мартини? Херес? Шерри? Советую фирменный коктейль «Везувий».
– Хорошо, рискну, – согласилась Мэг, оглядываясь по сторонам.
– Два «Везувия», Марио, – сделал заказ Генри.
В зале находилось совсем немного посетителей. Зеленые шторы были плотно задернуты. Причудливые бра заливали помещение мягким, словно подводным светом. На обшитых деревом стенах висели картины с видами милого сердцу хозяина Неаполя. В углу зала стоял рояль, за которым сидел юноша – копия Марио – и наигрывал итальянские мелодии, а девушка с распущенными черными волосами, тоже похожая на хозяина, тихо подпевала ему. Наверное, это дети Марио, подумала Мэг, глотая обжигающую жидкость. Коктейль вполне оправдывал свое название.
– Ну и чем же ты меня порадуешь? – спросил Генри хозяина.
Марио сделал паузу, чтобы усилить эффект:
– Мне завтра принесут… акварель Тернера.
– Тернер? – Генри побледнел и даже привстал.
– Да, – ликующе подтвердил Марио. – И хотят за него… – Он нагнулся к Генри и что-то прошептал на ухо. Затем уже вслух: – Думаю, можно уговорить отдать дешевле.
– Тернер? За такую сумму? Интересно, где он его украл. Или, может быть, сам нарисовал? – Генри уже полностью владел собой.
– Это просто лопоухий старичок, который ориентируется на цены десятилетней давности. Но если тебе дешево, можешь заплатить больше.
– А что сам не купить? – Генри пристально посмотрел на Марио.
– Oh, mamma mia, Энрико. Ты очень подозрителен. Ты же знаешь, что я всегда готов оказать тебе услугу и никогда не обманывал, – заискивающе сказал Марио.
– Ладно. Завтра посмотрим, что это за Тернер, – оборвал Генри собеседника, а затем поднялся и пригласил Мэг пройти к приготовленному для них столику.
Мэг была поражена. Казалось, что это был не Генри, а какой-то незнакомый ей человек. Жесткие складки губ, бледное лицо, лихорадочный блеск глаз. Ей даже стало на мгновение страшно. Но когда они сели за столик и сделали заказ, перед ней уже был прежний Генри. За едой он развлекал ее смешными историями из жизни художников, его рассказы отличались остроумием и легкостью, над некоторыми Мэг хохотала до слез. Постепенно зал наполнился посетителями. Большинство из них явно относились к людям искусства.
– Видишь мужчину в темном свитере?
Генри указал Мэг на мужчину у стойки бара. – Однажды его упрекнули, что способ, которым он пользуется при накладывании красок на полотно, делает его картины «шероховатыми».
– А он что? Изменил способ?
– Сказал, что он художник, а не чистильщик сапог.
Мэг откинулась на спинку стула и засмеялась.
– Правда? Мне кажется, ты меня обманываешь, Генри.
– Обманываю.
– Зачем? – Мэг с удивлением посмотрела на кузена.
– Просто мне нравится, как ты смеешься, – ласково ответил Генри.
Один мрачноватого вида субъект долго и пристально смотрел на Мэг, а затем подошел к их столику.
– Я хочу написать ее, Генри, – торжественно провозгласил он. – И этот портрет украсит твою галерею. Тициан, настоящий Тициан! – Он бесцеремонно приподнял прядь волос Мэг.
– Хорошо, Кит, – спокойно сказал Генри, – если мисс Уолленстоун согласится, можешь написать ее портрет для меня.
Кит важно кивнул и величественно удалился.
– Кит Беннет – один из самых модных сегодня. Несколько странноват, как и все эти ребята, но в общем славный малый.
Мэг понимающе кивнула. Ей все больше и больше нравилась царящая в зале непринужденная атмосфера.
– Ты совсем не похож на Феннелов, – смеясь, сказала она.
– А я не настоящий Феннел, я – приемный сын Дианы. Она заменила мне мать, и Кэролайн всегда была добра ко мне. Вот остальные часто давали понять, что я не истинный Феннел.
– Прости, Генри, я не хотела тебя обидеть.
– Ну что ты, Мэг! Впрочем, может, я и преуспел благодаря тому, что мне все время приходилось доказывать: я не хуже. Теперь они не могут простить мне этого. – Генри усмехнулся. – Подожди, Мэг, самое интересное впереди – наследство Кэролайн. Все затаились и ждут, когда она отдаст концы. Ах, как нежно мы любим нашу тетю Кэролайн! – Генри неожиданно помрачнел. – Ладно, Мэг, не хочу впутывать тебя в эти дрязги. Расскажи мне лучше о своих родителях. Я так много слышал об их беззаветной любви, которую истинные Феннелы не могут себе позволить. Это что, чистая правда?
– Да, – просто ответила Мэг. – Они любили друг друга и были счастливы. Мама никогда не жалела о своем выборе. Ну, может, только скучала по родным. А папа… он был изумительный человек, веселый и добрый. – Мэг вспомнила, как им было хорошо всем вместе, какой счастливой и защищенной чувствовала она себя тогда, и нежная, чуть печальная улыбка тронула ее губы. Мэг даже не представляла, как хороша она была в эту минуту.
– Ты настоящее дитя любви, Мэг, – медленно проговорил Генри. – Таких красавиц нельзя приводить в места, где собираются художники, ребята впечатлительные и эмоциональные.
Время, проводимое с Генри, пролетало легко и незаметно, и Мэг с удовольствием приняла его приглашение пойти вместе на концерт классической музыки.
В течение двух недель они встречались почти ежедневно. Генри водил ее по музеям и выставкам, и Мэг, к стыду своему, обнаружила, как мало понимает в искусстве. А Генри… Он, казалось, знал все и щедро делился своими знаниями с Мэг. Его страстное увлечение живописью иногда даже пугало девушку. Когда он останавливался перед картиной любимого художника, серые глаза его вспыхивали, а лицо приобретало странное, отрешенное выражение. Казалось, он забывал обо всем на свете, в том числе и о Мэг, к которой был обычно внимателен, а последнее время даже нежен.
Бренда неистовствовала. Каждую перемену она прибегала в библиотеку.
– Мэг, я просто не могу, он влюблен в тебя по уши!
– Только не надо про уши! Ты уже опозорила меня тогда у окна. Я даже была вынуждена соврать, что ты преподаешь у нас рисование.
– Почему рисование?
– Художник может быть слегка… странноватым.
– Чокнутым, что ли?
– Называй это так. А потом, если бы он был влюблен, то видел бы только меня. Вчера мы были на аукционе, он не смог купить какую-то картину, и все… Меня как будто больше не существовало. Отвез домой, едва попрощался.