Но в его мысли рефреном вмешивался Михаил VIII Палеолог, император, восстановивший в 1261 году Византийскую империю после полувекового владычества крестоносцев и в 1282 году встретившийся с новой угрозой — королём Сицилии, могущественным Карлом Анжуйским. Карл собрал против Византии огромную коалицию, собираясь атаковать ослабленную империю, когда на Сицилии вспыхнуло восстание, жестокая Сицилийская вечерня, поставившая крест на его планах.
Иоанн (вслед за Бишопом) считал доказанным факт причастности византийского императора Михаила к организации Сицилийской вечерни, полагая именно Михаила архитектором восстания, так удачно спасшего его державу. Во-первых, Иоанн думал, как лучше представить этот момент в семестровой работе. А во-вторых…
Во-вторых, у Иоанна была мысль написать книгу. Он не особенно увлекался литературой, но знал, что жанр «исторического детектива» по-прежнему популярен. Настоящим вдохновением служила другая фраза Дизраэли. «Я нечасто читаю романы, — говорил лукавый премьер-министр, — когда я хочу прочитать роман, я пишу его».
Иоанн хотел написать книгу — толстую, в меру понятную, но построенную на игре с читателем: современный журналист, расследуя убийство, натыкается на политический заговор, и параллельно средневековый монах-бенедиктинец в своих странствиях узнаёт о подготовке Сицилийской вечерни, и пути их переплетаются, несмотря на разрыв в восемь веков…
Он никому не говорил о своей идее, но в ноутбуке набросал предварительный план романа. У Иоанна не было ни времени, ни желания немедленно всё бросить и взяться за книгу, он сомневался, нужно ли ему это писать… Но император Михаил VIII и его хитрые, скрывающие так много глаза не отпускали.
Когда Иоанн поднимался по лестнице в главный корпус, раздался звонок:
— Как дела? — усталым голосом спросил отец.
— Всё хорошо. Иду на лекцию по теории государства.
— Как Бишоп?
— Хорошо. — Иоанн вспомнил, что хотел поблагодарить за него отца.
— Ладно… — сказал отец. — Он звонил мне.
— Из-за чего?
— Через месяц будет заседание попечительского совета.
— Ты приедешь?
— Да. У меня будут к тебе вопросы по Академии, поговорим в воскресенье.
— За мной заедут?
— Да, днём в субботу.
— Спасибо. У меня для тебя есть подарок.
— Да, мне Бишоп рассказал. Поздравляю.
— Ладно… — Иоанн уже отошёл от корпуса. — А что там за драка в Европарламенте?
— Драка? — переспросил отец. — Из-за Евроармии?
— Это же твой проект?
— Нет, ну не только мой…
— Я слышал, они проголосовали против.
— Правильно, — подтвердил отец. — Но это не имеет значения. Прибалты с поляками устроили шумиху, что это будет не армия, а фикция, что они предпочитают НАТО…
— И скандинавы, да?
— Поляки хотят, чтобы их защищали от России, — сказал отец. — А Россия сама в наблюдательном совете этого проекта, вот и обиделись. На самом деле там всё нормально — французы, немцы и итальянцы подписались, а Вашингтон мы убедим на «большой восьмёрке», так что эти ребята… — Отец кашлянул. — Остальное не по телефону.
— Понятно, — сказал Иоанн. — Ладно, у меня тут лекция…
— Пока, — попрощался отец. — Матери позвони.
3 мая 2039 года. Поезд Дели — Пекин
Элизабет прижалась спиной к стенке туалета: ногой упёрлась в унитаз, протянула над раковиной левую ладонь и растопырила пальцы. В мягкой коже между указательным и большим пальцем темнел небольшой квадрат, вживлённый чип-идентификатор. Элизабет взяла нож покрепче и надавила режущей кромкой лезвия на кожу.
Поезд повернул, Элизабет тряхнуло, но она сохранила равновесие. Нож был недостаточно острый, но выбирать не приходилось. Эта штука в руке ей надоела, этот чип-идентификатор её просто достал: свидетельство покорности, клеймо позора, которое теперь вживляют поголовно всем воспитанникам детских домов. Элизабет вживили чип одной из первых, ещё до того, как процедура стала массовой и обязательной: христианский дом спасения «Надежда», белое трёхэтажное здание на берегу экологически чистого озера Бхалсва, опасался побега юной воспитанницы.
Попав в детский дом в двенадцатилетнем возрасте, спасённая из рабства Пурпурного Человека Элизабет вела себя, мягко говоря, непросто. Сперва она отказывалась разговаривать с воспитателями, объявляла голодовки и даже нападала на врачей. Психиатры несколько раз пытались диагностировать у неё нарушения в развитии, и только её цепкий взгляд, быстро оценивавший происходящее, помог распознать в Элизабет умную, способную, но до смерти напуганную девочку.