И ответ пришёл. Он был отпечатан на пишущей машинке.
Дорогая Ира Лузгина!
Мы получили твоё письмо. К сожалению, тебе ещё рано думать о настоящих космических тренировках. Хотя намерение твоё мы приветствуем! Даём тебе дельный совет: хорошо учиться и как можно больше заниматься спортом: гимнастикой, лыжами и др. спортивными играми. А когда подрастёшь, будет видно. Пиши нам.
С пионерским приветом по поручению членов клуба юных космонавтов —
ученик пятого класса
Николай Отважный.
Город Москва.
Николай Отважный!.. По поручению клуба! Город Москва!.. Иринка и торжествовала, и была глубоко огорчена.
«Пиши нам» — значит, ещё не всё пропало. И в то же время: «учись хорошо, занимайся спортом». Только и всего? Да она и сейчас учится неплохо, одна тройка в четверти. И бегает во дворе на коньках побыстрее многих мальчишек, не говоря уж о Женьке Короткове.
«Тебе рано думать о настоящих тренировках». Но тут же — «к сожалению». Какой он жестокий, наверно, и счастливый, этот ученик пятого класса, далёкий Николай Отважный, раз мог так безжалостно срезать её — «тебе рано»! А счастливый потому, что сам-то, уж конечно, занимается в своём клубе. Посмотреть бы одним глазком — как? Неужели как космонавты в «Звёздном рейсе»? Неужели в московском клубе есть настоящие приборы для тренировок на невесомость, внимание, силу, выносливость?
Иринка была полна сомнений, надежд, тревоги…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лучик тем временем подрастал.
Он подрастал очень быстро. От глюкозы, что ли? Когда родился, едва доставал ушами низа решётки. Дней через пять решётка стала уже вровень с глазами, а там и узкую подвижную морду начал просовывать между прутьев.
Жене нравились, конечно, все жеребята в конюшне. Но Лучика он любил особенно, больше других. Кто знает, не оттого ли, что тот «немножко подгулял», по выражению Федотыча?
Федотыч только начал приучать малыша к глюкозе. Дальше стал её давать Женя. Строго в положенное время он приходил к деннику с полученным от дежурного конюха очередным порошком в руке. Смело сбрасывал засов с двери, распахивал её. Лучик был тут как тут. Женя расправлял на ладони бумажку с глюкозой. Клоня голову, блестя глазом, Лучик проворно мягкими губами и языком подбирал, слизывал сладкое лекарство, топал копытцем — просил ещё. Женя притворно строго, подражая Федотычу и другим конюхам, кричал:
— Н-но, хватит, балуй! Ненасыта мне тоже…
Лучик, хитро посмотрев на него — мол, будет тебе! — принимался совать морду в карман Жениных штанов или курточки. Знал, там может оказаться что-нибудь повкуснее глюкозы: сахар либо корочка чёрного хлеба. К сахару Федотыч разрешил приучать жеребёнка недавно:
— Ты Ладе, другим маткам и жеребятам сколько не жаль даёшь? И давай. Твой харч — твоя воля, — говорил он. — А малому жеребёнку помалу и надо… На комки, на комки кусок разбивай!.. Зубами? Можно и зубами. А то вот, гляди…
Старый конюх брал из рук Жени два-три куска принесённого из дому сахару, стискивал в твёрдых пальцах — сахар раскалывался. Федотыч ссыпал мальчику в ладонь осколки, крошку, и Женя шёл оделять жеребят. Всем старался давать поровну, и любимцу Лучику столько же, да зато всю труху.
Зубы у Лучика выросли чуть не на второй день жизни — молочно-жёлтые, литые, сахар так и хрустел в них. Очень приятно и щекотно было, когда шёлковые губы касались ладони, добирая пыльцу, а из ноздрей сильно дуло тёплым ветром!
Насчёт сахара у Жени с отцом дома произошёл конфуз.
Однажды, перед тем как идти в конюшни, он, как обычно, отсыпал из сахарницы на столе горсть, кусков шесть-семь. Через полчаса пришлось снова прибежать домой. В конюшне у Гордого с Ураганом не хватало на всех, обижать-то остальных за что? Сахарница опустела начисто. Вечером после работы Сергей Сергеевич, сидя в кресле у окна, сказал:
— Чайку что-то охота. Налей-ка мне, Жукаран, покрепче да сахарку положи послаще… — и продолжал с интересом читать полученные за несколько дней газеты.
Женя с трудом принёс из кухни тяжёлый закопчённый чайник, налил стакан, подал.
— Папа, а сахару больше нет, — сказал невинно.
— Возьми в шкафу, ты же знаешь, на верхней полке.
— И в шкафу нету.
— Шутишь? Мы с тобой в воскресенье килограмм в сельпо купили… — удивился Сергей Сергеевич.
— Нету, — как мог равнодушнее повторил Женя. — Обе пачки лежат пустые.
— Странно… — Отец недоуменно пожал плечами. — Уж не мыши ли завелись? Погоди. А ты, братец мой, случаем, не таскаешь ли сахар в конюшни? Ну-ка, признавайся!
— Таскаю, — опустив голову, сказал Женя.
— Как? За два дня целый килограмм? Ты что же, хочешь мне лошадей избаловать? — Отец даже вскочил с кресла.
— Нет, папа! — Женя испугался очень. — Я каждому понемногу даю. Самое большее вот по столько получается! — Он показал пальцами.
— Ну и ну! — только и мог сказать Сергей Сергеевич. — Сознавайся до конца. И хлеб тоже таскаешь? — Женя снова пригнул голову и захлопал ресницами. — То-то я заметил, как ни придёшь обедать, все корки обрезаны… — Он быстро подошёл к шкафу, оглядел полки. — Ну вот что: сейчас же бегом марш в деревню за сахаром, пока магазин не закрыли. И чтобы этого безобразия больше не было, слышишь? Сумку-то, сумку и деньги возьми! Хлеба тоже купишь, а сахару, нет, лучше песку — полкилограмма…
Женя улизнул моментально. Размахивая авоськой, вприпрыжку понёсся к соседней деревушке.
У магазина толпился народ. Взрослые интересовали Женю мало. Вот мальчишки — дело другое.
Коротковы приехали на завод не так давно. Но у Жени в деревне Матвейки уже появились знакомые. Это были ещё не настоящие товарищи, конечно…
Ребята из Матвеек, прекрасно знавшие обо всём, что делается на заводе, конечно, с первого дня разведали, что щуплый парнишка в штанах с бретельками и сандалиях — директорский сынок. Это-то их ничуть не смущало — подумаешь, персона!
Завод для колхозных ребят был большой приманкой. Особенно манеж, где старший зоотехник Илья Ильич иногда тренировал на «высшую школу» имевшихся скаковых лошадей и свою любимицу — кобылку Зарю.
Это зрелище было уже вроде цирка: управляемая умелой рукой старого наездника, Заря приседала, танцевала, кланялась, становилась на дыбы, перебирая передними ногами… Не каждому удавалось посмотреть такое. Женьку-то, рассуждали матвейковские мальчишки, всегда пустят. Сдружиться с ним неплохо: свой человек будет в заводе! Да и сам он, по их мнению, был не вредный, не воображала и как будто не трус. Мальчишка, по прозвищу Щербатый, приносивший отцу-конюху обед, видел: Федотыч доверил Жене отвести в леваду племенную кобылу с белым, как сахар, жеребчиком; в воротах левады на жеребчика хотела броситься чья-то злобная матка, но Женя так грозно, смело крикнул на неё, что «она мигом утихомирилась…
Очередь в магазине была порядочная. Стояли больше женщины, а мальчишек в тот вечер было двое — Щербатый и Антоша, внук Федотыча, квартировавшего в Матвейках.
Женя узнал, кто последний, и скромно встал у двери с авоськой и зажатыми в кулак деньгами.
Щербатый с Антошей уже подходили к продавцу. Вдруг Щербатый, петляя между бочками, пробрался к Жене и тихо спросил:
— Чего взять? Давай возьму…
Женя понял сразу:
— Полбуханки чёрного, полбуханки белого, — так же тихо ответил он. — И песку полкило. Нет, лучше сахару, а чёрного буханку! Вот три рубля…
Через десять минут всё было в порядке. Щербатый и Антоша со своими покупками, а Женя с тяжёлой авоськой уже шагали от магазина.