Ипподром в лесу был похож на большой стадион с зелёным футбольным полем. Только вместо узкой беговой дорожки его окаймляла широкая наезженная тренировочная дорога.
Всё это, разумеется, Женя узнал не в первый день. В первый день он больше хлопал глазами…
Конюшня пропахла свежим сеном, сосновыми опилками, конским навозом.
Было в ней тепло, уютно, чисто. Непрерывно и мерно — хруп-хруп! — похрустывало и шуршало в зубах лошадей ароматное сено. Изредка слышалось нетерпеливое мощное «фррр!» Или вдруг сильный удар копытом о дощатую перегородку, о дверь. Тогда дежурный конюх, сметавший в проходе опилки, строго кричал:
— Я т-тебе постучу!.. — И удары сразу прекращались.
Густым недовольным ворчанием встретил робко вошедшего Женю лохматый пёс.
— Ты о чём, Буян? — спросил конюх.
Буян ответил: вошёл чужой! Но конюх оставался спокойным, и умный Буян замолчал.
В проёме у дверей лежало сено, громадный ворох. По обе стороны прохода-коридора, разделённые перегородками, были стойла с решётками. Возле каждого — аккуратная горка опилок. Женя встал на цыпочки и заглянул в первое стойло. Там, вместо лошади, пил из корытца воду… козёл. Большой, облезлый, некрасивый. Обыкновенный шелудивый козёл!
— Ты чей будешь? Не товарища Короткова сынок? — окликнул дружелюбно конюх.
— Короткова, — быстро ответил Женя, подходя. — Здравствуйте.
— Здорово живёшь. Глядеть пришёл? Гляди. Сейчас Гордого ковать будем. Знаешь уже Гордого?
— Нет ещё…
— В секундах разбираешься?
— В каких секундах? — И, чтобы не показаться совсем невеждой, Женя ещё быстрее сказал: — А к вам вон в то, первое стойло козёл залез!..
— В денник-то? У нас так стойло называется. — Конюх усмехнулся. — Не залез — мы его нарочно поставили.
— Нарочно? Зачем? — удивился мальчик.
— Чтобы ласка либо хорёк из лесу не забежали, коней не попугали. Вредные зверьки, а духу козьего боятся. — Конюх отнёс и поставил в угол метлу, вернулся. — Ну-ка, посторонись…
Он скинул с одной двери засов, вошёл в денник и вывел оттуда за уздечку крупного тёмно-серого жеребца.
Женя отскочил в сторону так поспешно, что чуть не наступил на Буяна, мирно лежавшего на подстилке. Но тот, видно, уже посчитал его своим — даже не шевельнулся.
Гордый был так высок и могуч, что загородил собой весь проход. Другие лошади посматривали на него из-за решёток своих денников насторожённо-внимательными глазами. А одна светло-рыжая кобылка вскинула голову и радостно забила ногами, точно заплясала. Конюх прикрикнул на неё:
— Н-но, балуй!.. Фортуна, кому сказано?
Фортуна… Красивое имя!
Только сейчас Женя увидел: над денниками висят таблички с крупно написанными именами лошадей. Они были неожиданные и странные: Бузина, Зрачок, Исполин, Зоология, Салют, Спираль, Идол…
— А вон того как зовут? — спросил Женя, показав рукой на денник, над которым таблички почему-то не было.
Здесь, поворотив голову к проходу и прижавшись к решётке лбом с нависшей чёлкой, влажно поблёскивая сиренево-карим глазом, стоял сравнительно небольшой жеребец. Он был светло-серый, почти белый, сияющий, словно свежевыпавший снег. Длинная пышная грива у него отливала серебром. Женя даже не представлял себе никогда, что на свете может быть конь такой ослепительной, сказочной красоты!
А тот, словно почувствовав восхищение мальчика, легонько постучал копытом, тряхнул густой чёлкой и тихо, приветливо заржал. Гордый, которого конюх держал за уздечку, тотчас отозвался низким, густым ржанием.
— Того у нас Ураганом звать. — В голосе конюха было довольство. — Такого рысака поискать!.. Ты ему сахарку как-нибудь принеси, он тебя признает.
— А почему у него таблички нет? Отчего Ураганом прозвали? Он очень быстрый? — пугаясь собственной смелости, жадно спросил Женя.
— Ураганом прозвали потому, что коню имя так даётся: первую букву от матери берут, и чтобы от отца обязательно буква была, — ответил конюх. — Мать его Улыбкой звали… Красавица была, лебедь белая… За границу её, в Индию, продали. А табличку просто навесить не успели — в конюшню его недавно поставили.
— А потом куда? А раньше где был? — Женя уже не отрывался от денника, где стояло это серебряное чудо.
Но конюх не ответил.
Ворота конюшни отворились. Буян заворчал, вскочил с подстилки, но тут же лёг, вытянув лапы. Вошёл человек в клеёнчатом фартуке. Он держал в одной руке ящик с гвоздями и молотком, в другой — такую же полукруглую железину, о которую Женя вчера хотел чистить ноги — подкову.
— Всё в порядке? — спросил вошедший.
Конюх кивнул и стал поворачивать Гордого, заводить его задом наперёд. В проходе появился козёл. А из-за крайнего денника вдруг вышел, мягко перебирая лапками опилки, щуплый рыжий котёнок. Подошёл, дугой выгибая спину, к ноге Гордого, прижался, задрал хвост и, громко мурлыча, стал тереться о копыто, как любят, ласкаясь, тереться кошки о человека или о мебель.
— Ну и дурашка ты, Филя! — ласково обругал котёнка конюх. — Двинет тебя Гордый — один пшик останется.
Но конь, вероятно, угадывал у своей ноги маленькое живое существо. Замер неподвижно, не шелохнувшись, только осторожно косил вниз блестящим глазом.
Дня три спустя Женя сел писать Иринке письмо.
«Здравствуй, Ира!» — вывел он старательно печатными буквами. И отложил карандаш. Отец сидел за столом напротив, поглядывая в прислонённое к стакану зеркальце, брился.
— Папа, — сказал Женя, — у тебя есть ещё бумага? Большая. Дай, пожалуйста.
— Что, письмо кому-нибудь задумал писать? Маме бы неплохо!
— Я маме тоже напишу. Сперва мне порисовать надо.
— Надо? Любопытно. И что же именно ты собираешься рисовать?
— Ирке обещал. Про всё, что здесь. В заводе…
— Занятно. — Отец надул щёку, подпер языком и задвигал бритвой. — М-м-м… Вон, возьми там, в портфеле. Да, кстати: твоя Ирка сейчас, наверно, уже фью!..
— Как — фью? — удивился Женя.
— Они с Иваном, должно быть, где-то за границей, на конгрессе метеорологов. — Отец тщательно скоблил подбородок. — Молодец Иван, не боится таскать с собой девчонку! Ничего, пусть приучается видеть большой мир…
Женя внимательно дослушал отца. Достал и принёс из портфеля новый лист бумаги. Отец добрился и, крикнув с порога:
— Там в печке тебе суп и картошка печёная!.. — ушёл.
А Женя, сидя с коленками на стуле, рисовал и рисовал. Поймёт ли его Иринка? Он будет очень стараться, поймёт!
Вот эти квадратики будут левады. Длинные прямоугольники с крошечными окнами — конюшни, восемь штук. Кружок малый — манеж. Круг большой, продолговатый — ипподром. А размалёванные найденным в собственном кармане огрызком зелёного карандаша зигзаги и загогулины вокруг — лес, лес и лес. В лесу есть пруд. Женя успел уже сбегать к нему. Пруд будет вроде зелёной кляксы. Надо ещё нарисовать речку, куда водят лошадей на водопой, пастбище, где они гуляют, соседнюю деревню Матвейки. Речку можно тоже загогулиной, только чёрной; поле — точками, колхоз — крестиками… Получилось чудесно! Разве непонятно? Ясно и точно, как на карте.
У Жени затекли ноги.
Он с трудом слез со стула, попрыгал, пальцы закололо тысячью иголок. Когда перестало колоть, сел опять за стол.
Теперь самое главное. Для этого главного Женя оставил обратную сторону листа. Он перевернул его, разгладил…
Здесь он изобразит свою любимую конюшню. Ту, где стоят снежный красавец Ураган и великолепный конь Гордый. Имя-то какое — Гордый! Ту, где живут Буян, котёнок Филька — Филимон и даже шелудивый козёл Борька. Конечно, другие конюшни тоже интересные, в них замечательные рысаки.