Но таких, как Ураган и Гордый, нет больше ни в одной, ни в одной!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Иринка действительно не успела получить Жениного письма.
В то самое время, когда он так старательно рисовал его, Иринка, уткнувшись носом в оконное стекло, лежала на верхней полке в купе скорого поезда, и он мчал её всё дальше и дальше от Жени.
Поезд летел вперёд, конечно, медленнее ракеты, но очень быстро. Уже подъезжали к пограничной станции.
Иван Васильевич сидел за столиком у окна и опять читал журнал, делая в нём пометки.
Иринка сказала сверху:
— Папа, ой, папочка! Смотри, гор больше нету. И я вижу дома… Наверно, уже скоро граница? А это что? Велосипеды под крышей. Как виноград!
И правда. Показалось здание станции, возле него что-то вроде навеса. А под крышей столбы с крючьями, на которых висели велосипеды.
— Железнодорожники, пограничники на работу приезжают и оставляют, — объяснил Иван Васильевич.
Поезд пошёл тише, тише… В купе постучали. Вошли два таких чудесных, бравых советских пограничника, что у Иринки дух захватило. Они были в новеньких гимнастёрках, затянутых ремнями, в ярко-зелёных фуражках, в начищенных сапогах…
— Попросим документы, — козырнули оба.
Поезд ждал у станции долго. Иван Васильевич успел побывать в таможне. Иринка, стоя на подножке, помахала уходившим пограничникам рукой — они помахали в ответ. Было очень тепло. Дул ветерок, близко в поле стрекотали кузнечики.
Мимо вагона прошли женщина и девочка. На девочке была шапочка с красным перышком, на ногах белые чулки с кисточками. Иринка помахала и девочке.
Поезд тронулся и тихо поехал вдоль узкого свежераспаханного поля.
— Папа, — спросила Иринка, — зачем с той и этой стороны столбы полосатые?
— Ничейная земля. С той стороны — наша, советская, с этой уже не наша.
— А зачем землю нарыли? Чтобы, если шпионы придут, следы увидеть?
— Ну, из этой страны к нам шпионы не придут!.. — засмеялся отец. — Здесь живут наши Друзья.
И снова вошли пограничники. Такие же молодые, нарядные, только в незнакомой форме.
— По-прошу до-кументы, — сказал один очень чётко.
Потом все пассажиры вышли из поезда. Отец нёс чемодан, Иринка — большую жёлтую сумку, в которую Александра Петровна напихала-таки пирожков, точно в их поезде не было вагона-ресторана!
Пришлось пересесть на другой поезд, местный. Он был странный: купе с полукруглым потолком, тесное-претесное, полки в три ряда. Иринка залезла, конечно, на верхнюю, легла свободно. А напротив лёг незнакомый военный, согнув ноги, — иначе не помещался. Тут поезд страшно закачало и замотало. Казалось, вот-вот вагон оторвётся. Громыхая и подскакивая, он летел вперёд, и всё летело навстречу: дома с красными крышами, мост через реку, жёлтый грузовичок, виноградники, церкви…
Наконец приехали. Совсем.
Вокзал был огромный, серый, мрачный. Люди в плащах, с зонтиками быстро и молча шли куда-то. Подхватили Иринку с отцом в общий поток и вынесли на площадь, где стеной стояли машины. У себя в городе Иринка и Женя давно научились различать «Волги», «Победы». Здесь Иринка не могла угадать ни одной. Громко вскрикнула, увидев пробиравшийся по площади малиновый «Москвич».
— Ты что? — испугался Иван Васильевич.
— Папа, наш! Смотри, наш!
К ним подошёл мужчина в шляпе, поклонился и сказал:
— Приветствую вас, товарищ Лузгин.
Сели в машину, большую и чёрную, как рояль, и поехали в гостиницу. Города Иринка разглядеть не успевала: всё время их загораживали другие машины. Только один раз мелькнул высокий дом с острой крышей и перед ним памятник: каменный человек на каменной лошади…
В гостинице, пока отец оформлял документы, Иринка ждала, провалившись в глубоком, как нора, кресле. Вместе с ключом от номера отец принёс пачку цветных наклеек — вот откуда у него было их столько на чемодане, наверно, всюду дарили на память!
Лифт распахнул важный лифтёр. В пустом длинном коридоре с трудом разыскали свой номер. Свой! Уф!.. Иринка от удовольствия повалилась на кровать.
— Устала? — сказал Иван Васильевич. — Ничего. Мы с тобой, Ириша, в ресторан, пожалуй, не пойдём. Закусим кулинарией Александры Петровны здесь. Согласна?
Иринка закивала.
— После этого я на часок уеду, а ты отдыхай. На улицу одна ни-ни. В общем, отдыхай и готовься: вечером будем показывать плёнки, диапозитивы, ну, да ты знаешь что…
Иринка кивнула раз десять. Она так ждала этих слов!..
Иван Васильевич переоделся и ушёл. На столике лежали покрытые салфеткой пирожки, из пластмассового мешочка торчала куриная нога. В дверь постучали.
— Входите, не заперто! — крикнула Иринка, как это всегда делал отец.
— Наздар! Теши ме же вас познавам![1] — сказала вошедшая женщина в белой кофточке, с высокой чудной причёской.
— Здравствуйте. Только я ничего не поняла, — вежливо ответила Иринка.
— Наздар! — повторила женщина. — Русски? Советски Союз?
— Советский! Советский Союз! — радостно закричала Иринка.
— Отшень рада.
Женщина быстро вышла и тут же вернулась с графином воды. А из-за приотворенной двери Иринка увидела в коридоре девочку в пёстром вязаном платье. Девочка заглядывала в номер, вытягивая шейку, но не входила. Как только женщина, поставив графин, вышла, Иринка сразу высунулась в коридор.
— Ты что? — спросила она девочку. — Ты чья? Входи, не бойся!
Девочка робко, потом смелее вошла. Уставилась на Иринку, крутя поясок платья. И вдруг, сделав ручкой, присела, точно её легонько ударили под коленку.
— Жда-астуй, — сказала тонко и певуче.
— Здравствуй!
Обе смотрели друг на дружку изучающе, с любопытством.
— Твоя мама? — спросила Иринка, высоко задрав над головой руку, а второй будто неся графин.
— Мама, мама! — закивала девочка.
— Ты тоже здесь живёшь, в гостинице?
Девочка часто заморгала — не поняла.
— Я — Ира. Меня зовут Ира! — Иринка сильно шлёпнула себя в грудь.
— О-о, Ирра! — блеснула синими глазами девочка. — Да, да! Божена, — чётко произнесла она, показывая на себя.
Божена… Красивое имя, только странное. Александра Петровна, когда сердится, говорит: «Боже, боже, не выводите меня из терпения…»
— Я Ирра, ты Божена. Мы дьевочки, будем друзья… — неизвестно почему вообразив, что чем больше она будет коверкать слова, тем скорее поймёт её девочка, громко сказала Иринка.
Но та, растерявшись, молчала.
И тут Иринку осенило. Бегом бросилась она к своей жёлтой сумке. Порылась в ней и вытащила коробку из-под вафель «Снежинка». В коробке что-то гремело и звякало. Это были значки. Накануне отъезда отец дал Иринке три рубля, велел купить в киоске на углу самых красивых значков для подарков; Иринка взяла Ленина на красном знамени, космонавтов, спутника с усиками-щупальцами, алые флажки со звёздами, Московский Кремль.
Она выбрала четыре самых нарядных значка, принесла и торжественно приколола к платью Божены. Та смотрела себе на грудь, скосив глаза и посапывая от важности.
— Спасибо. Балшое спасибо, — сказала, просияв, и позвонила значками.
— Пожалуйста, — ответила Иринка.
— Пионир? — помолчав, спросила девочка и тронула Иринку.
— Нет ещё! — заторопилась та. — Понимаешь, у нас принимают только с третьего класса…
Потом они взялись с Боженой за руки и побежали в коридор. Божена всё тянула, подталкивала куда-то.
Добежали до открытой двери. Там была небольшая комната — в ней, раскладывая стопками простыни, полотенца, работала Боженина мама. Увидев Иринку со своей дочкой, она весело заговорила что-то на своём певучем непонятном языке. А Божена быстро выдвинула ящик комода, достала и протянула Иринке маленькую куклу — смешного деревянного человечка, мальчишку с хохолком.