Несколько позже мы выяснили, что всякого рода дефициты на прилавки Батуми, как тогда говорили, «выбрасывали», как и по всей стране, только в конце месяца. То есть, для выполнения недовыполненного магазинами плана продаж. Ходовых-то товаров для выполнения этого плана иной раз не хватало, тогда недобор покрывали товарами, которые мгновенно «улетали» с прилавков.
Оно и понятно! Огромные неиспользуемые накопления местного населения, торгующего в частном порядке, нерационально «замораживались». Следовало вернуть их в экономику! Это непреложный закон и социализма, и капитализма! А «замораживалось» много, если принять во внимание, что некоторые, подчеркиваю это, некоторые грузины вполне официально были сказочно богаты. Ещё бы! По статистике каждая сотка земли в субтропическом климате этой республики обеспечивала средний доход в тридцать тысяч рублей! Это в то время как для большинства работников страны суммарная зарплата всей жизни не дотягивала до годовой мандариновой радости!
Впрочем, столь благодатная земля и в Грузии была крайне дефицитна. Доставалась она, разумеется, не всем даже «избранным»!
Всяческого рода ограничения, вводимые государством, не позволяли грузинам чрезмерно богатеть за счёт крайне благодатных местных условий на фоне остального населения страны. И всё же те, «кому положено», продолжали немыслимо наживаться!
Сегодня кое-кто ехидничает, мол, в СССР почему-то боролись не с бедностью, а с богатством! Не спорю! Так и было! И было это правильно и справедливо! По крайней мере, тому казалось справедливо, кто на своей шкуре попробовал гниловатую психологию и мораль богатеньких! В общем, правильно тогда их давили, богатеньких! У них ведь обязательно возникала торгашеская, то есть, не наша, не социалистическая мораль, подразумевающая, что деньги решают всё! Можно даже так сказать: если не будет богатых, то не будет в стране и бедных!
Более всего нас удивил батумский общепит! Его порядки ни за что не забыть! Помнишь, мы как-то, пропустив обед в санатории, заглянули в городской ресторан, расположенный под крышей центрального универмага? Окна в виде стеклянных стен до высокого потолка давали возможность с высоты птичьего полета наблюдать панораму моря. Оно в то время штормовыми волнами зло облизывало расположенный рядом причал. Грохот их борьбы был слышен всюду. Иногда низкие тучи открывали перспективу, и становились понятными беспредельные возможности моря, с которыми причал лишь до поры мог не считаться, не разрушаясь под натиском обрушающихся на него холодных водных масс! Только издалека эта картина никого и не пугала…
Через приоткрытое окно воздушная струя разносила по залу запах моря… Хотя в действительности, поверьте мне, так пахнет не само море, а гниющая тина, выброшенная ранее на разогретый солнцем берег. Сейчас же, во время шторма, солнце ретировалось, а море и небо слились в единое бушующее целое, каждая из составляющих которого сама по себе является опасной стихией, способной с легкостью вызывать большие беды.
Но иногда и эти стихии могут порадовать непередаваемой красотой и даже кротостью. Правда, тогда она, когда за окном буянил шторм, казалась совершенно нереальной.
В ресторане не пустовали лишь два-три столика – рабочий день в самом разгаре! Полированные столешницы почему-то не покрыты скатертями! Посуда до боли примитивна. Трудно было представить, как в ресторане обошлись без вилок! Это уж абсолютный нонсенс! Но мы с тобой лишь посмеивались над всеми неудобствами (мол, японцы вообще палочками едят), чтобы легче переносилось непредвиденное безобразие! Мы, ничем не возмущаясь, ждали своего часа, и были счастливы.
Наконец, и нам принесли заказанное: большой, словно веник, пучок экзотической травы аж на три рубля, будто ее нам из Уругвая вместе с самолетом продали, и она не растет здесь повсеместно. Ну и еще кое-что, лишь на вид аппетитное!
Ты не удержалась от комментариев:
– Ёксель-моксель! Сережка! Ты что-нибудь понимаешь? Куда ни глянь, всюду дивная красотища вперемешку с непомерной наглостью! Мы с тобой словно за вражескую границу попали!
Но у меня под коньяк, а у тебя под сухое красное вино вся эта «дивная красотища» пошла за милую душу!
Пока мы ели и болтали, обмениваясь своими наблюдениями, на сценку для оркестра, пристроенную в виде подиума в углу зала, стали взбираться, вяло переругиваясь между собой, местные лабухи с музыкальными инструментами.
Один из них самым странным образом напоминал Эйнштейна. Его объемная физиономия с торчащими по периметру клочьями волос казалась непомерно больших, прямо-таки, пугающих размеров. Видя, что зал пустоват, он выбрал нас в качестве жертв и с веселой наглостью подсел, сразу предложив мне сделку: