«Теперь, пора!» – решился я, когда пауза на сцене затянулась, а музыканты расслабились, видимо, устроив себе наконец перерыв.
– Начинаем… Вставай, Светик! Очень спокойно, даже медленно… Встречаемся внизу! Не забудь – справа от выхода! Никуда и ни с кем не уйди без меня! – скомандовал я.
Через пару минут после того, как ты удалилась, я развязано приблизился к музыкантам и жестом руки, в которой угрожающе смотрелась красная книжечка с весьма выразительным тиснением, указал Эйнштейну на выход.
Именно в тот миг решался успех мероприятия – клюнет ли Эйнштейн – потому я не стал его дожидаться его, а, не выпуская инициативу из своих рук, уверенно и вальяжно проследовал к выходу.
Слышу – сработало! Толстый и неуклюжий лабух, шумно выбираясь из нагромождения барабанов, торопливо устремился за мной.
В холле я его поджидал, повернувшись спиной, чем демонстрировал свою силу и абсолютную уверенность в том, что никуда он от меня не денется. Музыкант нервно засуетился, подстраиваясь ко мне то с одной стороны, то с другой, поскольку зайти передо мной мешали перила лестницы, на которую я опирался, подчеркнуто спокойно извлекая сигарету из пачки, купленной от нечего делать. В его руках мгновенно щелкнула и угодливо приблизилась ко мне фирменная зажигалка. Я внутренне возликовал. Всё! Наживку он заглотил! Потому тихим голосом и спокойным тоном, но столь уверенным, что возражения, понятное дело, исключались, я уточнил:
– Документы с собой, милок? – и, помолчав несколько секунд, задумчиво добавил. – Давно, однако, мы за вами наблюдали…
– Начальник! В чём дело, начальник? За что?
– Не надо столь бурно волноваться! Я вам вопрос задал! – слегка надавил я голосом.
– Да-да! Всё есть! Вот мой паспорт… За что, начальник? Я ведь завязал… Начальник!
– Об этом, не здесь. И пятерку верните, а то мне за нее отчитываться придется!
Он торопливо шарил по многим карманам модной курточки, выгребая оттуда купюры, ключи, мелочь, расческу…
– Ах, да-да! Вот-вот, всё возвращаю, начальник! Это ваша! – дрожащей рукой протянул он мне смятую купюру.
Я брезгливо взял ее двумя пальцами, словно вещественное доказательство, вложил в развернутый носовой платок для сохранности отпечатков пальцев и спокойно произнес:
– Покурим пока здесь… За вами скоро приедут, а пока можете что-то по существу рассказать!
– Начальник! – жалобно взывал ко мне Эйнштейн. – Отпустите, начальник! Больше – ни за что!
– После, после… – оборвал я, давая понять, что его судьба окончательно будет решена не мной. – Никуда отсюда не исчезайте! И банду свою предупредите, чтобы не рыпались! А теперь возвращайтесь на своё место и напоследок сыграйте что-нибудь для души, – издевался я, обеспечивая себе время для отступления, и прекрасно понимая, что подобные унижения никогда не прощают!
Когда он послушно замотал своей огромной головой и скрылся за дверью зала, я метнулся по лестнице через две ступеньки к тебе, понимая, как ты изнервничалась.
Помнишь, как потом мы со смехом затерялись в толчее универмага? На том сия история и закончилась, всё у нас получилось просто и изящно, но главное заключалось в том, что я почувствовал себя отыгравшимся! Это было очень важно! Ведь всегда тошно сознавать себя одураченным. Тем более, невыносимо нести воспоминания о своей несостоятельности через всю жизнь!
Глава 6
Как всегда, то есть, в самое обычное утро самого обычного дня мы встретились с тобой в санаторской столовой за завтраком (не будучи супругами, мы были вынуждены проживать отдельно, в разных палатах и даже в разных корпусах, как нас поселили). Ты была в прекрасном настроении и светилась игривой радостью, особо замеченной мною здесь, в Батуми.
Как и в предыдущие деньки, мы составили план на сегодня, обговорив, что встретиться сможем лишь за обедом, поскольку у тебя поднакопилось несколько отложенных обследований и осмотров, с которыми врачи уже торопили. Что ж, согласился я, а потом опять куда-нибудь рванём. На том и порешили.
Однако в обед я тебя не дождался, чего до сих пор не случалось, поскольку к этому времени санаторные процедуры обычно заканчивались, потому поспешил за разъяснениями в твою палату. Мне на радость, ты оказалась на месте, но пребывала явно не в себе. Было очевидно, что недавно плакала, до сих пор расстроена и даже мне, как будто, не очень рада.
Ничего не понимая, я расспрашивал тебя, выпытывал, кто, возможно, обидел? Что же произошло? Скоро ты успокоилась, взяла себя в руки и рассказала о причине расстройства, но при этом опять разрыдалась и бросилась ко мне на грудь: