Глава 7
Все наши сомнения, связанные с операцией, рассыпались внезапно, когда ты разбудила меня среди ночи. Тебя скручивало от боли и кровотечения.
А дальше была «скорая», тревожная суета озабоченных врачей, ночная сирена и хирургический стол без промедления. Я остался в больнице ждать тебя или каких-либо сведений о тебе и операции. И опять чувствовал себя болваном – ведь, надо же, отговаривал тебя от плановой операции, убеждал, что нас раскручивают! А вышло так, что я оказался слепцом и, тем самым, заставлял и тебя принимать моё, неверное, но имеющее для тебя столь нехорошие последствия решение. Может, сделай мы операцию чуть раньше, она бы решила всё иначе? И не было бы этих ужасов с кровотечениями, «скорыми» и полной головы изматывающих предположений и прогнозов.
Не знаю, сколько времени прошло, когда меня окликнули из приемного отделения. Там уже дожидался, почему-то покачиваясь на пальцах ног, видимо, разминаясь, хирург моего возраста. Держась за ручку двери и глядя мимо меня, он тихим невыразительным голосом уточнил:
– Это вы дожидаетесь Давыдову?
Помню, я глуповато замотал головой, в знак согласия, и уставился на него с полной уверенностью в том, что всё, наконец, закончилось благополучно. Может, всё именно так и было, только врач оказался крайне сух в выражении мнения о наших перспективах:
– Операцию мы сделали… Но к больной пока нельзя. Она в реанимации; еще под наркозом. Приходите завтра…
Я опять замотал головой и по инерции спросил то, о чём думал:
– И вы более подробно мне всё расскажете? А то моя жена очень переживает, что не сможет иметь детей! Хотелось бы ее сразу успокоить…
– Нет-нет! Кто-то другой! Меня не ищите – я с завтрашнего дня в отпуске! – он очень быстро, будто опасался нападения с моей стороны, развернулся и, не прощаясь, скрылся за непрозрачной стеклянной дверью.
– Спасибо и на этом! – подумал я и побрел домой, прикидывая, что же допускается приносить из еды в реанимацию, что нужно из одежды?
Выписали тебя на третий день. Прямо в мои объятия. Ты уже была весела и спокойна. Дома без промедления развила кипучую кулинарную деятельность, ласково поругав меня, будто я без тебя успел всё завалить, ничего себе не готовил, даже вещи после поезда до сих пор не разобрал! «А пылища кругом! Сколько дней без нас копилась…»
Но скоро выяснилось, что внутри у тебя не так уж спокойно. И было от чего: уж очень странно прошла выписка. Ни того хирурга, ни лечащего врача ты так и не дождалась. Они, будто умышленно тебя избегали. Странно это! Тебе вежливо отвечали, будто твой лечащий постоянно очень занят: то он тут, то он там, но опять же не у нас. Прямо, Фигаро какой-то! Разве так при выписке бывает?
Нам вручили выписные документы без каких-либо рекомендаций, не говоря уже о разрешении оставшихся у тебя вопросов! Лишь старшая медсестра напоследок сказала нам участливо, как бы, извиняясь:
– Не переживайте так! Всё образуется! Но лучше бы вам сразу съездить в Уфу. Там живет удивительный старик. Когда-то он работал у нас, потому я о нём и знаю. Замечательный чуткий человек и удивительный доктор! Неожиданно уволился и уехал, и говорят, теперь уже не работает, но всем помогает какими-то собственными рецептами. Из трав, которые сам собирает и сам готовит отвары! Только адреса я не знаю! – чем насторожила нас еще больше.
Дома мы самостоятельно покопались в коротенькой выписке из истории болезни, но буквально ничего не поняли. Лишь глаз резануло незнакомое и непонятное слово Cito, подчеркнутое красным карандашом. Ох уж это цито!
Мы с тобой сходили в поликлинику. Не по месту жительства, как надлежало, а в свою, в родное НПО. Но даже там, где мы обычно появлялись лишь для плановых осмотров, на которые нас загоняли чуть ли не силком, поведение персонала показалось странным. Особенно, когда ты вышла из кабинета женщины-гинеколога, которая тебя, как оказалось, даже осматривать не стала, зато долго-долго изучала коротенькую выписку из истории болезни, а затем пробежала мимо меня, тоскующего в коридоре, чтобы еще минут двадцать о чём-то проболтать с заместителем главврача, в кабинете которого она скрылась.
Все вокруг оказывались чрезвычайно занятыми самыми неотложными делами. Все шарахались от нас, словно от прокаженных, не отвечая на наши тревоги или делая это чересчур путанно. Меня такое отношение стало даже раздражать, всё-таки я не самый последний человек в своем НПО, чтобы вот так бесцеремонно нас всюду отталкивать, не уделяя должного внимания! Ты недоуменно поглядывала на меня и, посмеиваясь, ехидничала: