По указанному адресу я нашёл маленькую сухонькую женщину, к моему удивлению после твоего рассказа, совершенно трезвую, хотя ее внешний вид действительно свидетельствовал о длительном пагубном пристрастии.
В запущенном доме было холодно, темно и не убрано. Наш разговор оказался коротким и не требующим каких-то разъяснений, как только она узнала главное – о твоей беде. Но и не сказать об этом напрямик, будто окатив твою мать холодной водой, я, наверное, и не мог. Иначе, как мне тогда представлялось, она бы со мной и не поехала. Кто я ей? Она меня и не видела никогда.
До города почти всю дорогу мы молчали; мать непрерывно беззвучно плакала, поворачивая ко мне на звук непонимающее лицо с растертыми глазами, когда я что-то для приличия спрашивал, но отвечала редко, тут же отворачиваясь. Пару раз я разобрал ее бормотание, обращенное в никуда: «Боже, и за что же ты гнешь и без того несчастных? Ведь говорят, будто ты милосерден…»
Встречу дочери, сознающей вину перед матерью, с ней самой, недавно узнавшей о непоправимой беде, нависшей над ее ребенком, я вспоминать не могу, поскольку это выше моих сил. И ушел я тогда в другую комнату, лишь бы не смотреть, как в горе бились рядом две родные пропащие души. И удалился я не из деликатности, а потому что и меня душили слезы.
Первую ночь твоя мать неотлучно провела рядом с тобой. Звали ее, как я узнал уже дома, Наталья Ивановна. Она сразу многое взяла на себя, исполняя всё необходимое без вопросов, разбираясь без подсказок в моём нехитром хозяйстве (я даже стиральную машину себе раньше не завёл, в виду ее ненадобности), но относясь ко мне с подчеркнутым уважением.
Так продолжалось три дня и три ночи. Наталья Ивановна настойчиво не разрешала мне дежурить возле тебя, а сама, если и спала неведомо когда, то только на диване, в комнате, где находилась ты. Я же от всех прежних обязанностей был ею категорически отстранён. Разве, по магазинам пробежался пару раз, покупая заказанное ею, а ночью, наконец, безмятежно отоспался, буквально провалившись в какую-то мутную темноту без снов, да еще два дня провел на работе, чтобы не мешаться под ногами Натальи Ивановны и хоть чем-то помочь своему главному, перед которым продолжал испытывать неловкость за вынужденный побег.
Возвращаясь в те давние вечера домой, я чувствовал себя почти свободным человеком, поскольку вырвался из самого кошмарного плена, да еще, себе же на радость, опять окунулся в спасительную стихию родного НПО.
«Ну как она?» – спрашивали все, уклончиво формулируя вопросы о тебе, а я отвечал: «Как будто лучше; вот, кстати, и мать жены приехала, мне помогает, потому я и вернулся на работу на некоторое время…»
Глава 19
С порога заглянув к тебе, чтобы оценить обстановку и поцеловать, я понял, что моя радость, в которой я купался на работе среди дня, не имела под собой веских оснований. Лучше тебе не стало, а моё хорошее настроение, вызванное освободившимся от оков эгоизмом, можно вполне рассматривать как некое предательство – жена в тяжелом состоянии, а он, видите ли, вырвался на свободу, забыв обо всём! «Тоже мне, нашел время крылья расправлять! На работу помчался, вместо того, чтобы с женой посидеть, подежурить, да матери ее дать хоть небольшой отдых. Ей-то каково всё это видеть и понимать! Она же втройне должна быть железной, чтобы такое выдерживать!»
Но ты опять меня ни в чем не упрекнула, даже не спросив, где я был весь день, лишь улыбнулась на поцелуй и едва слышно сообщила:
– Мама тебе что-то приготовила. Пойди, поешь, Сереженька.
Наталья Ивановна с распухшими красными глазами возилась на кухне, по-простому накрывая для меня стол. Я поздоровался, поблагодарил, удивившись, как она успела заняться еще и этим, спросил о том, как сегодня наша Светланка?
– Плохо ей… Совсем плохо. Вас несколько раз звала. Кажется, в бреду…
– Поешьте со мной, Наталья Ивановна, я один не буду! – мне хотелось ее как-то растормошить, увести от тяжелого уныния, но разве в нашем положении такое было возможно?
Она всё же присела за стол, развернувшись в сторону плиты, на которой уже ничего не стояло, но через минуту, ни к чему из еды не притронувшись, встала со словами:
– Вы уж ешьте сами, Сергей Петрович. Вот я и кашу вам сварила, поскольку вижу ведь, маетесь, одну соду и глотаете… Хоть вы-то себя поберегите – даст бог, вся жизнь у вас впереди! – она заплакала и ушла к дочери.
Из кухни я тихо прокрался к тебе, боясь помешать. Ты, казалось, спала, но слегка качнула головой в мою сторону, показав, что всё слышишь. Мне стало очевидно, что даже это тебе далось с трудом. «Плохо дело, а моя голова в эти дни только работой и занята» – укорил я себя.