Я безропотно согласился, но вынужден был признать, что не всё понимаю. «Я ведь и без ваших денег всё сделаю».
Станислав Николаевич долго молчал, и было заметно, что он собирался с духом, наконец, произнес, отворачиваясь от меня:
– Да и как тебе понять такое? – он опять сделал долгую паузу.
Я кое-что знал о его горе от коллег, работавших в НПО задолго до меня. Знал, что несколько лет назад его дочь пропала без вести, кажется, в Таджикистане. Там ее муж, недавний выпускник пограничного училища, то есть, как и она – молодой специалист – служил начальником погранзаставы. А она работала терапевтом в тамошнем поселке. Говорили, будто начальник погранзаставы слишком прямолинейно, без принятых на Востоке долгих закулисных согласований, пресёк доставку двумя караванами героина в Советский Союз. Вот потому ему и отомстили! Умно, надо сказать, отомстили. Не как должностному государственному лицу, а всего-то – как некому частному. У нас же во все времена за простого человека, будь он даже на госслужбе, но не на высоких должностях, не очень-то заступаются! Вспомните, например, как пожертвовали Грибоедовым! А уж если простой человек представлял лишь самого себя, то и подавно ничего он не стоит для нашего государства. Можно сказать, защите не подлежит. Разве что, на словах, для пропаганды! Не Папанин же! К тому же, лично мне не нравится заезженное выражение, будто Восток – дело тонкое. Тонкое, это что значит, умно сработанное дело? Так? Но в действительности, если вы на Востоке, важно совсем не это: там дела очень часто делаются не столь уж умно, но, как правило, весьма подло, а еще чаще, коварно. Да и восточная мораль к коварству относится более терпимо, нежели у нас. Там его подлостью, как у нас, не считают. И простых людей на Востоке ценят еще меньше, чем у нас. Что бы вам ни говорили!
– В самых общих чертах понимаю! – сознался я. – Но связи со Светланой пока не нахожу.
– Значит, ничего ты не понимаешь! Никто и не поймет, пока сам не испытает, что скрывается за словами «пропала без вести». Так в документе было написано… Представляешь, они даже уголовного дела не заводили… Выходит, что наша беда для чиновников их волнений не стоит! Подумаешь, работала врач в поликлинике и средь бела дня исчезла! Для них это пустяк – обычное дело! Мне тогда так и объяснили: политически не целесообразно рядовой инцидент переводить в разряд межгосударственных недружественных актов! Каково? Рядовой инцидент! А у нас и могилки-то не осталось, куда можно прийти с цветами! У тебя тоже горе, но могилка хоть есть! Да, и что могилка, если даже сомнения наши не развеяны… Может, где-то еще томится наша Лизонька – в плену или рабстве. Потому мы цветы иногда подкладываем кому-то, как теперь. А уж там, на небесах, и без нас разберутся, кому что причитается!
Я молчал, ошарашенный, не зная, чем можно поддержать товарища в таком его горе, давнем, непрерывном и бесконечном, о котором он всегда молчал, но теперь, видимо, назрело с кем-то поделиться:
– Понимаешь, люди к потере близких могут относиться по-разному. Можно, как было в древнем Египте. Помнишь, на уроках истории нам объясняли: когда умирал фараон, то с ним обязательно хоронили и его жену, и охранников, и слуг… Чтобы ему, достопочтенному, на том свете всё и вся под рукой оказывалось! Врут, конечно. Но у нас часто так и бывает. Убивается человек в своем горе неистово, света белого не желает больше видеть, по собственной воле выключается из нормальной жизни… Вроде бы жив, а существует так, будто не живой он человек, а некий живой труп! Будто с фараоном захоронен! И всё это, заметь, он делает добровольно, словно в монастырь себя упрятал! У нас ведь так заведено! И подобное самоубийственное поведение, как считают многие, есть обязательная составляющая траурного ритуала! Иначе нам якобы нельзя! Нельзя радоваться, нельзя становится счастливым, если уж кого-то схоронил, ибо люди это могут приравнять к предательству.
Он помолчал – я не мешал – и опять продолжил с горечью:
– Ну откуда, скажи, у нас вывернутая наизнанку логическая аномалия? Неужели действительно из того пирамидального Египта? Вроде всего один хороший человек умер, а из жизни вычеркивается сразу несколько скорбящих о нём! Пусть, не всегда и не со всеми так происходит, и всё же… Нельзя так! Ведь это есть самое нелепое нарушение естественных законов существования и борьбы за выживание! Не способствует это…
Он замолчал, но я только слушал. Наконец, Станислав Николаевич продолжил: