Одна судьба у наших двух сердец:
Замрёт мое – и твоему конец!…
«Замрёт моё и твоему конец»… – повторила Стеша. Зловещее карканье, раздавшееся прямо над головой, навеяло страх.
Место упокоения для своей матушки, а заодно и для себя, Адам Викентьевич выкупил несколько лет назад на довольно большом участке, отведенном для желающих заплатить за место ближе к храму или к богу около часовни, выстроенной на территории кладбища на пожертвования горожан. То, что заселившие его постояльцы были из числа городской элиты, было заметно по богатым и вычурным памятникам, многие из которых были придуманы, а некоторые даже заказаны ими самими ещё при жизни. Возможно, многие из них были знакомы и не раз, приняв на душу по хорошей порции горячительных напитков, шутили над своим будущим соседством и даже обещали захаживать к друг другу в гости. Конечно, в глубине этой самой души каждый из них побаивался своей показной удали, но нежелание потерять свой статус, оказавшись среди простых людей даже на погосте, было сильнее разума.
Оглянувшись, она увидела крупного ворона, усевшегося на памятнике, стоявшем за её спиной. Прищуренный взгляд и снисходительная улыбка мужчины, изображенного на чёрном мраморе в полный рост, говорили о его уверенности в своей значимости. Но белый потёк, оставленный птицей, хорошо заметный на чёрном фоне, перечеркнул разом и его самоуверенную улыбку, и насмешливый взгляд, словно показывая, что всё, на что он был готов пойти при жизни, не имело никакого смысла, потому что там, где заканчивается земной путь, все становятся равными и каждому воздаётся по делам его. Вздохнув, Стеша поклонилась в пояс могилкам и направилась к выходу.
Дом, назвать который своим Стеша так до сих пор и не смогла, встретил её настороженной тишиной, словно всё ещё сомневаясь, в том, что она достойна стать его полноправной хозяйкой. Войдя в комнату Адама Викентьевича, она долго стояла, глядя на прибранную постель, занавешенные зеркала и два подсвечника с оплывшими свечами на комоде, между которыми лежал пульт от телевизора. Стеша взяла его, зажала в ладонях и закрыла глаза, надеясь ощутить тепло рук его хозяина и пытаясь представить, как он, чувствуя, что умирает, из последних сил жал на кнопку звука, посылая ей сигнал о том, что она должна проснуться и выжить. Он не был её мужем в полном смысле этого слова, но стал преданным другом и учителем, который направлял и помогал с каждым шагом занимать в жизни место, соответствующее её званию и положению.
Войдя в комнату Сары Вульфовны она вспомнила про Нерона. Словно услышав её мысли, пес вышел из – за кровати, где теперь лежал постоянно и встал рядом, касаясь боком её бедра. Как она нуждалась в опоре и поддержке его хозяина, так и он искал опоры в ней, хотя сама она ощущала себя беспомощным слепцом, брошенным поводырём посреди дороги с интенсивным движением, и не понимавшем, в какую сторону ему идти. Шепотом, чтобы не нарушать тишину, Стеша позвала Нерона, вышла из комнаты и осторожно, как делала раньше, боясь разбудить уснувшую хозяйку, прикрыла дверь. Выйдя в коридор, Нерон насторожился и стал принюхиваться. Стеша погладила его по спине и сказала:
– Пойдём со мной, милый.
Нерон пошел следом, продолжая оглядываться назад в пустоту длинного коридора. Катя, Родька и Лизавета сидели в гостиной. С ними был Игнат, зашедший узнать какие нужны продукты. Теперь их покупкой он занимался только сам. За время отсутствия хозяев он уволил всю прислугу, кроме Петровича, и поменял в доме замки. Затем убрался на кухне, выбросил абсолютно все продукты и специи, тщательно вымыл ящики и шкафы, и только потом купил всё необходимое.
После их возвращения готовить еду стала Лизавета. Родька пришелся ей по душе своим ласковым характером и простодушием. О таком зяте можно было только мечтать, и она смирилась с тем, что Катя уедет с ними. Но при каждом упоминании о приближавшейся разлуке её вид становился таким грустным и потерянным, что Стеша решила забрать её с собой. Ей нравилась эта простая, сильная и прямолинейная женщина, и оставлять её в одиночестве, когда в доме Адама Викентьевича столько места, было бы неправильно.
Получив приглашение ехать с дочкой, Лизавета воспрянула духом. Она быстро уговорила свою куму пожить в её доме и присмотреть за хозяйством, пока она разберётся что к чему и решит, что делать дальше. Кума, не ладившая со своей невесткой, приняла её предложение с радостью.
Увидев впервые дом, в котором им придётся жить, мать и дочь растерялись и оробели. Родька водил их по комнатам, показывая свои любимые картины. Пока он и Катя их разглядывали и обсуждали, Лизавета щупала ткани, из которых были сшиты шторы, любовалась мебелью и расставленными повсюду вазами и статуэтками, но в руки, огрубевшие от тяжелого физического труда, ничего не брала из боязни разбить. Заходя в гостиную, она каждый раз заглядывала в камин. Это сооружение почему – то вызывало у неё одновременно и восторг, и чувство непонятной тревоги. Объяснить причину этого двоякого чувства она не могла.