Во второй половине дома стояла никелированная кровать – полуторка, со свежей, разобранной ко сну постелью. Рядом шкаф, изрядно потёртый диван и кресло в углу. На круглом столе, накрытом тщательно отутюженной льняной скатертью, завядший букет сирени в литровой стеклянной банке, вокруг три венских стула со стершейся полировкой, небольшой телевизор на тумбочке да потускневшее зеркало, висевшее в межоконном проёме, вот и вся обстановка.
Фомич заглянул в шкаф. На вешалках висело несколько платьев, пара мужских рубашек и военная форма, в которой Митяй вернулся со службы. На полках лежало аккуратно сложенное постельное бельё.
– Вроде вещи на месте, но все или чего – то не хватает, может определить только её муж, да и то вряд ли.
– Я тоже сильно сомневаюсь, чтобы он хоть немного интересовался её гардеробом. – хмыкнул Кирилл.
– Похоже, Стеша ушла из дома позавчера вечером. – сказал Фомич, плотно прижимая ладони к печному боку.
– Откуда вы знаете? – удивился Кирюха.
– Постель расстелена ко сну, но не смята. Покрывало аккуратно сложено, значит, в доме всё было спокойно. Похоже, Стеша собиралась ложиться спать, но что – то ей помешало. Опять же печь не топлена, как минимум, два дня, совсем остыла, да и воздух в доме сырой. Все люди ещё понемногу протапливают дома, ночи – то ещё прохладные, да и дождь был совсем недавно.
– Куда же она могла деться? – спросил Кирилл.
– Может, загостилась у какой – нибудь подруги?
– Вряд ли. Подруг у неё мало, самая близкая из них Надя и ни к кому, кроме неё, она пойти не могла. Родни вообще нет, так что идти ей некуда. Да и работа… Не могла она всё бросить, никому ничего не сказав, никого не предупредив… Не такой она человек, понимаете? Не – та -кой!!! – воскликнул Кирилл, тревожась всё сильней.
– Всё верно, – развёл руками Фомич, – но куда – то же она делась…
– Не знаю…
– Ладно, пойдём.
– Пойдём… – вздохнул Кирилл, но, уже поворачиваясь к выходу, вдруг резко остановился и, показывая рукой на божницу, сказал: – Иконы нет… Здесь висела иконка, старинная, ещё бабушки Матвеевны.
– Ты уверен?
– Точно… Стеша берегла её, как зеницу ока. Однажды я слышал, как Митяй возмущался из – за того, что какие – то приезжие хотели её купить, и цену давали неплохую, а она не захотела и слушать.
– А когда это было?
– Года два назад, точно не помню.
– Интересно…
Фомич тщательно осмотрел угол, но под белым вышитым полотенцем, развешанным на стене в форме домика, никаких следов, кроме тёмного пятна на месте висевшей ранее иконы, не было.
– Да, надо искать Митяя, – сказал он, пожимая плечами, – без него мы всё равно не разберёмся. Пойдём.
*****
Отшумевшая гроза ушла дальше на восток. Стеша стояла у окна, вытирая мокрые волосы и смотрела на разъяснившееся, словно умытое небо. Светила огромная, полная и необычайно красная луна. Было светло, как днём. Мириады звёзд призывно мерцали, словно приглашая в новую жизнь. Неожиданно для самой себя, словно поддавшись их сказочному очарованию, Стеша отбросила полотенце в сторону, и, перекрестившись, стала торопливо собирать нехитрые пожитки.
– Прости меня, бабулечка, – прошептала она, снимая со стены иконку.
Поцеловав её, бережно уложила в пакет между наспех сложенными вещами. Затем ей пришло в голову, что острые углы иконки прорвут пластик и единственная бесценная память о родном человеке может потеряться. Стеша вынула её из пакета и, завернув вместе с документами в тонкое полотенце, спрятала за пазуху. Поёживаясь от жесткого прикосновения, оглядела в последний раз комнату, в которой провела всю свою жизнь, словно прощаясь с нею навсегда, и повторила:
– Прости, бабулечка моя родная, я должна хотя бы попытаться. Так жить я больше не могу.
Идя по улице, Стеша боялась встретить случайного прохожего. В деревне знали друг друга все, от мала до велика. Она ещё толком не решила, куда и зачем идёт, но понимала, что одного единственного вопроса, куда это она направляется в такой поздний час, может оказаться достаточно для того, чтобы её решимость сошла на нет, позволив повернуть обратно.