– А где же его теперь искать?
– Кажется, я знаю, где.
– И где же?
– Думаю, в имении. С утра пораньше сяду на автобус и поеду в Демидовку.
– Посмотрите ка на неё, «я поеду» – возмутилась Софья Николаевна,– то есть, ты уже всё решила сама, и нас с собой брать не собираешься?
– Да, я поеду сама. Раньше через болота меня провожал Родя, а без него я дорогу помню плохо и провести вас туда не смогу.
– Не те ли болота, которые в Тумановском лесу? – спросила молчавшая до сих пор Марья Ивановна.
– Да, в Тумановском. А откуда вы о них знаете?
– Так я же сама родом из Демидовки. Мой брат живёт там до сих пор. Леса там глухие, болотистые, очень богатые грибами да ягодами, однако люди туда не ходят, боятся.
– Понятно, болота вещь коварная.
– Дело не только в болотах. Места там страшные, проклятые.
– Чем же они проклятые? – спросила Стеша, надеясь услышать что – то новое из истории графской семьи.
– Люди рассказывают, что когда – то давно посреди этого леса стояло имение и женский монастырь, а мужики его пограбили и сожгли, совершив большой грех перед божьими людьми. И за это господь наказал их тем, что все люди, попадавшие в этот лес, стали превращаться в волков. За несколько десятков лет собралась их целая стая.
Но это ещё не всё. Жил в нашей деревне один мужик, Матвей Пупыркин. Мужичок он был незавидный, шибко пьющий и до работы не больно охоч, зато собирать грибы да ягоды любил так, что хоть хлебом не корми и ни в какие страшилки про людей – волков не верил. Пошел он однажды в этот лес да и забрёл в самую глушь. Насобирал грибов полную корзину и уже хотел возвращаться домой, когда услышал женские крики. А выпил он перед этим немало, и потому решил, что ему это послышалось. Однако крики и плачь не прекращались, да такие жалобные, что впору заплакать самому. Матвей подумал, что кто – то тонет в болоте и поспешил на голоса.
Шел он шел, нигде никого не видно. Только вместо женских голосов стали слышны мужские вопли и волчье рычание. Тут – то он перепугался не на шутку, корзину свою бросил и поскорей забрался на дерево. И видит сверху небольшую полянку, по которой бегут трое мужиков, а вслед за ними гонится волчья стая. Гонит их по кругу, и ни в какую сторону уходить не даёт. Так и гоняли до тех пор, пока все трое не попадали, а потом давай их и грызть, и рвать с такой лютой злобой, что только клочья летели во все стороны. Когда всё закончилось, есть человечину не стали, а все как один завыли страшным воем и ушли. Матвей долго сидел на дереве, боялся, что они вернутся, а когда слез, побежал, забывши по грибы, так, что едва потом отдышался.
Сначала ему не поверила даже собственная жена.
–« Ты, – говорит,– алкаш проклятый, не за грибами ходил, а опять где – то весь день пропьянствовал, так что голову мне своими сказками не морочь».
Да и как в такое можно было поверить? Ведь каждый знает, что волки просто так ни на кого не нападают, а только когда голодные, и добычу свою не бросают, а едят. А на людей вообще нападают редко, тем более летом, когда еды хватает и так. Только Пупыркин больше в лес ни ногой, занялся хозяйством, а главное, бросил пить и стал ходить а церковь. Вот тогда – то ему все и поверили. С тех самых пор этот лес и стали звать Проклятым.
– А кто – то из деревенских знает дорогу к этому монастырю?
– Наверное, знает, об этом надо спросить у моего брата.
– А вы не могли бы нас с ним познакомить?
– Могла б, отчего ж не познакомить. Погодите, а Родя… Он – то откуда знает туда дорогу?
– Знает, – коротко ответила Стеша, – он тоже родился и вырос в ваших краях.
– А чей же он будет, я вроде знаю там всех, людей – то там осталось всего ничего… Батюшки светы, а не он ли и есть Лешачихин сын?
– Какой ещё Лешачихи? – спросила Стеша.
– В том же лесу, при разрушенном монастыре, издавна жила одинокая женщина. Как она там оказалась и почему не хотела оттуда уходить, никто не знал. Больше всего удивляло то, что все, кто пропадал в том лесу, превращались в волков, а она одна оставалась человеком. Вот за это её и прозвали Лешачихой.
– Господи, какая дикость! – проворчала Софья Николаевна.
– Может и дикость. Только у нас ведь народ какой, когда ему что – то непонятно, он начинает выдумывать объяснение сам. А ещё непонятнее стало, когда она, живя одна как перст, вдруг родила, словно дева Мария от святого духа. Только вместо святого, народ прозвал этого непонятно откуда взявшегося младенца Волчьим сыном.
Так он и был Волчьим сыном, пока не подрос лет до восьми и не пришел к божьему храму сам, на колокольный звон. Вошел в храм, стал около певчих и заслушался. Люди хотели его прогнать, а батюшка заметил у него на лице такую благость, что никому его трогать не позволил. С тех пор мальчонка этот и стал приходить, чтобы послушать церковный хор, а потом и сам стал потихоньку подпевать. Я сама его не видела, а люди говорили, будто голосочек у него был как у ангелочка, хотя по всему было видно, что мальчишечка не такой как все, раньше таких звали блаженными. А батюшка стал ему помогать, то одежонку какую даст, то еду.