— Стихийную магию против тебя… — Кеаран спрятал неуместную улыбку за стаканом с водой.
Гайр, судя по всему, тоже оценил наивность нападающих, поскольку по его губам против воли скользнула слабая, неприкрыто злорадная улыбка. Вряд ли он, впрочем, мог представить себе истинный масштаб способностей Эрана.
— Отправляю два звезды, через пару щепок будут внизу, — и после паузы, отправив вызов своим подчинённым, — Мы можем чем-нибудь помочь?
— Я свяжусь, если понадобится помощь, — отозвался эльф.
Дождавшись прикрывающих магов, эльф покинул подвал и, найдя подходящее место, закрыл глаза.
Наэри по-прежнему в крепости. В Третьей Башне. Но… карман? И барьер довольно мощный. Вытащить парня наружу не выйдет. В лучшем случае — покалечится. А вот попасть туда самому, пожалуй, получится…
***
Знай Наэри о колебаниях наставника, он бы, пожалуй, согласился бы и на вариант «покалечился» — лишь бы сей же миг исчезнуть оттуда, где против своей воли очутился. Однако такой возможности ему никто не предоставил.
Юноша медленно, словно захлебнувшийся пловец, вырывался из стискивающих его объятий беспамятства. Во всём теле была невероятная слабость. Не просто всеобъемлющая а, казалось, буквально раздирающая на части. Попытался открыть глаза — и не смог даже поднять неподъёмных век. Попробовал пошевелиться — но вместо этого лишь ощутил, как прокатилась по телу слабая дрожь. Казалось, из него в один момент вынули все кости и оставили его безвольным куском плоти болтаться в закружившем его… водовороте? Камневороте? Все попытки вспомнить, что с ним происходило, утыкались в мягкую, но неподатливую стену то ли беспамятства, то ли просто бреда.
В голове нехотя, урывками всплывали какие-то невнятные тени воспоминаний. Холодные, воспринимаемые скорее сознанием, нежели телом прикосновения чего-то бесплотного, но невероятно мерзкого. Бесконечное неторопливое кружение серых щупальцев то ли тумана, то ли чего-то, лишь притворяющегося им — обманчиво неторопливое кружение, в котором, как кошмар, длилась и не прекращалась безболезненная, но одновременно невыносимо тягостная агония: словно оборванный на середине вздох, остановленный на полушаге удар сердца. Бесконечная мучительная попытка набрать воздуха в бессильно трепещущие лёгкие.
К горлу подкатывала тошнота — не та, что знакома каждому, кто хоть раз хватил лишку в кабаке, а та, которую может испытать разве что захлёбывающийся в болоте человек. При условии, что льющаяся в горло жижа обладает собственной злой волей и, подобно скользким щупальцам, втягивается не только в лёгкие, но и в желудок, и даже в сам мозг, самостоятельно пробивая себе путь там, где он не предусмотрен природой.
Не смерть — нечто, куда худшее, чем вотчина Серой Хозяйки. Боли не было. И это, почему-то, пугало больше, чем самые страшные пытки. Её не было до сих пор — словно и боль, и страх остались где-то вовне, в мире, принадлежащем живым. А сам он способен лишь осознавать весь ужас своего положения, но не в силах испытать его.
Словно он уже был мёртв. Мёртв, но, по какой-то причине, всё ещё привязан к собственному разлагающемуся телу.
…Выкручивающая внутренности тошнота медленно проходила, и способность мыслить, выбитая смявшей его волной незнакомой магии, по капле начинала возвращаться. И вместе с ней возвращалось восприятие собственного тела.
Он осознал, что у него по-прежнему есть и руки, и ноги, что голова его на месте, а не лежит отдельно от тела, как показалось в первый момент. Но приказов разума они не слушались, словно неведомый лекарь расчленил его, оставив, тем не менее, живым, ощущающим каждый свой вырванный из тела орган, и при этом даже не способным испытывать страданий. Вместо боли был невыносимый холод, пропитывающий каждый мускул, и жутковатое ощущение невидимых бесплотных пальцев, ощупывающих…
Конкретно сейчас, вдруг с тошнотворной отчётливостью осознал Наэри, окончательно приходя в себя, ощупывающих его сердце.
Откуда-то сверху донёсся неприятный, полный холодного злорадства смешок, и Наэри мысленно передёрнулся от этого звука. Голос, обладающий красивым глубоким тембром, ощущался как нечто невероятно омерзительное.
Словно в ответ на его мысли, невидимые пальцы на сердце сжались, и Наэри ощутил, как по телу прокатилась волна неконтролируемых конвульсий. Едва заметно, на грани восприятия кольнула боль. Слуха Наэри донёсся чей-то сдавленный хрип — и бесплотные пальцы нехотя разжались.
— Можешь открыть глаза, родственничек, — с какой-то недоброй лаской разрешил невидимый палач.
И веки вздрогнули, поднимаясь сами собой. Без приказа и даже против воли Наэри.
Чувство протеста всколыхнулось волной бессильного бешенства. Юноша постарался вновь закрыть глаза — просто из чувства противоречия. И понял, что не может даже моргнуть, не говоря уж о том, чтобы сомкнуть ресницы всерьёз.
Вокруг него, скрывая стены, тёк, колыхаясь, гнилостно-серый туман. А над ним, торжествующе улыбаясь, стоял… На миг ему показалось — его отец, только моложе лет на тридцать.
Потом Наэри разглядел брюзгливую складку у губ. Маслянистый блеск в глазах и выражение жестокого удовольствия на знакомом до озноба лице — выражение, которое никогда не появлялось в глазах отца. И знакомый образ дрогнул и рассыпался, превращая внезапно помолодевшего Третьего Стража — в незнакомого и отвратительного двойника.
Он ощутил неудержимое желание выругаться.
…Увы, сделать этого он был не в силах.
Двойник отца неприятно улыбнулся.
— Хочешь о чём-то спросить, малыш? — и это «малыш» прозвучало в его устах настолько гадко, что Наэри передёрнулся. Исключительно мысленно — но, должно быть, тень этой дрожи отразилась и в его глазах.
Улыбка палача стала ещё более довольной.
— Ах, да, я и забыл, ты же не можешь говорить… — фальшиво протянул он. — Ты, бедняга, даже кричать не можешь без моего разрешения. Досадно, наверное?
Наэри бессильно сверлил его взглядом, надеясь, что в его глазах чужак прочитает всё испытываемое им отвращение к палачу. Словно очнувшись от ступора, в сознании шевельнулся червячок страха. Лишь сейчас он окончательно осознал весь ужас своего положения: он неизвестно где, в руках незнакомого мага, явно склонного к мучительству, и даже обычная возможность любого человека — защищаться от нападения, ему недоступна.
Похититель ещё немного полюбовался на него. Потом демонстративно поднял правую руку, окутанную какой-то полупрозрачной серой субстанцией, подвижной, как желе, и кажущейся почти живой. Подвигал пальцами, словно нащупывая что-то вслепую.
Наэри ощутил, как что-то холодное и склизкое шевельнулось в животе. Скользнуло по внутренностям, заставляя задохнуться от омерзения. Сдавило что-то в одном месте, в другом, вынуждая невольно вздрагивать — не от боли даже, которая по-прежнему воспринималась невнятно, отдалённо, а от неконтролируемой реакции тела. Густой пеленой обернуло сперва лихорадочно зачастившее сердце, потом — судорожно сжавшийся в приступе тошноты желудок.
Лишь теперь, изо всех сил пытаясь подавить поднимающуюся в сознании панику, Наэри запоздало осознал, откуда взялось то дикое чувство расчленённости, что он испытал по возвращении в сознание. И, несмотря на ужас перед происходящим, испытал настоящее облегчение. По крайней мере, он не был живым покойником, как ему показалось в бреду не до конца ушедшего обморока.
А маг, жестоко улыбаясь, продолжал смотреть ему в глаза, словно надеялся увидеть в них его мысли и чувства.
— Нравится? — жадно глядя на него, с каким-то сладострастным придыханием спросил он. — Привыкай, это только начало. Когда туман сольётся с твоим телом окончательно, ты поймёшь, что сейчас тебе было, можно сказать, приятно и уютно.
И Наэри вдруг отчётливо осознал, что тот наслаждается его беспомощностью. Ею — и своей властью над ним. Осознал, что он обречён, что никто не найдёт вовремя, как не нашли когда-то Карилли. И его ждёт то же, что и его несчастную сестру. Надолго — если учитель и отец с Гайром сумеют его найти. Или навсегда, если его посчитали погибшим. Он вспомнил, как налил из графина в приёмной воды и собрался идти обратно в лекарский покой. Как раскрылась под ногами серая воронка, в один миг смыкаясь над головой и глуша невольный крик. Как метнулись со всех сторон клочья серого тумана, вливаясь в нос и рот и гася сознание…