Осторожный голос дяди нагнал её уже у двери:
— Золото моё, ты так и собираешься идти?..
— А что не так? — не оборачиваясь, замерла на месте Анури.
— Хм… — дядя, похоже, чувствовал себя неловко. — Ты забыла причесаться…
Анури обречённо закатила глаза. Опять…
Она с трудом сдержалась, чтобы не зарычать — совсем как степной волк, у которого пытаются отнять добычу.
— Дядюшка, я причесалась и переплетать ничего не буду! — сквозь зубы процедила она, не оборачивалась. Знала — если оглянуться в таком настроении, дядя Даматиранад шарахнется от неё, словно у неё не обычные (ну, почти обычные!) гномьи глаза, а какие-нибудь драконьи буркала с огнём в зрачках.
Дядя за спиной тяжело вздохнул.
— Детка, но разве это приличествующая юной хазулари причёска? — обречённо вопросил он.
Видимо, всё ещё надеялся достучаться до неё. Ха! Бесполезная затея. Она не младенец, чтобы её можно было переубедить всего лишь упрёками в неподобающем виде. Тем более что и вид был более чем подобающим: волосы тщательно расчёсаны, часть прядей слева заплетены в девять косичек (справа — только в пять: одна в знак давней скорби о семье, и четыре — для тех, кто принял её в свой дом, дав кров и защиту, по одной на каждого). А вся остальная грива заплетена в две толстые косы по гномьим обычаям и подколота «корзиной».
— Это причёска, приличествующая юной орхинали, — железным тоном отрезала Анунари, пробежавшись мысленным взглядом по своему внешнему виду и убедившись, что никакого непотребства не допустила. Поколебалась — и, смягчившись, примирительно добавила, — и я заплела косы, как принято у вас.
— У нас, — с ещё большей тоской отозвался дядюшка. — Анунанданари, ты дочь подгорного народа, как твоя мать, как сотня поколений твоих предков! Тебе не к лицу бегать с сотней косичек, словно дикой степнячке!
«И вовсе не сотня, а всего четырнадцать», — упрямо ответила Анари — исключительно мысленно, разумеется, не то дядюшку точно хватит удар.
Она невольно подняла руку, пропуская между пальцами жёсткую прядь, переплетённую, как велит обычай, кожаным шнурком. Задержалась на крупной деревянной бусине, вплетённой в самый кончик.
В глазах предательски защипало. Мама не считала зазорным ходить «с сотней косичек», и быть дикой степнячкой, как муж, постыдным тоже не считала. В родном племени Анури никто не шпынял за то, что она «гномка», потомок народа, с которым племена Орх’хар тысячелетиями вели войну. Никто не смеялся ни над её широкими плечами, ни над крупным носом…
Видимо, это манера Хазул — считать себя венцом творения, а всех остальных лишь жалкими подобиями.
— Да плевать мне, дядюшка, — грубо огрызнулась она, справившись наконец с перехватившим горлом. — Я и есть дикая степнячка. Вы с тётушкой знали, кого принимали под свою крышу.
И, пользуясь тем, что дядя онемел не то от возмущения, не то от обиды, ровным голосом проговорила:
— Я пойду, пока не стемнело.
И выскочила за дверь, не дожидаясь ответа.
За срыв и грубость было несколько стыдно. Дядюшка не виноват в том, что её семьи больше нет. Он был добрым и заботливым, никогда не попрекал её ни едой, ни деньгами, хотя потратился на неё, особенно в первый год, прилично. И хотя совсем не обязан был брать её к себе, учитывая, что и мама, и она сама были изгнаны из рода единогласным решением старейшин.
Он просто не привык к тому, что позорный плод кровосмешения, дочь дикого орка, укравшего разум и сердце прекрасной Аминанданари, теперь живёт в его доме. И не собирается расставаться с обычаями своего племени.
***
Когда Гайр вошёл в главную целительскую, большая часть раненых уже мирно спала, окутанная магическими пологами. Лишь над некоторыми хлопотали целители, да раздавал какие-то указания, стоя над постелью жестоко израненного воина, бледный до прозрачности Лерон.
Увидев Гайра, он махнул рукой — дескать, подожди. И, лишь закончив наставлять младших целителей, двинулся навстречу другу.
— Не здесь. Идём в приёмный покой.
И первым двинулся к двери.
— Ты к Наэри?
— К тебе, — покачал головой Гайр. — Можешь дать какие-нибудь прогнозы? У меня половина постов не закрыта. Сумеешь поднять кого-нибудь на ноги к колоколу совы?
— Двое рвутся в строй, сейчас спят под заклинанием, и ещё трое пострадали не слишком сильно. Если поставишь на посты полегче — отпущу, — устало отмахнулся Лерон. Подойдя к шкафу, где целители хранили всё необходимое, достал несколько глиняных кружек и пузатую бутыль. Кивнул в сторону небольшого стола у окна и без сил опустился в ближайшее кресло.
— Спасибо, — искренне откликнулся Гайр. Из груди его вырвался облегчённый вздох.
А Лерон тем временем уже разливал по кружкам напиток. Не вино, как могло показаться на первый взгляд — крепкий бодрящий отвар, настоянный на магии.
Первые глотки пили молча. Устали оба, но если Гайр просто выглядел вымотанным, то старший целитель, казалось, вот-вот был готов упасть и заснуть прямо на месте.
— Я осмотрел Наэри, — невпопад проговорил Лерон после нескольких щепок тишины. — И даже гадать боюсь, что случилось с Таилиром и почему он после этого жив. Даже шрамами не обзавёлся. Но я разбираюсь в ранах, Гайр. И в том, какие дыры на одежде их сопровождают. И знаешь, что я тебе скажу?
Он умолк, глядя на друга и явно ожидая интереса с его стороны. И Гайр его ожидания не обманул.
— Что? — в его голосе мелькнул интерес пополам с лёгким беспокойством. Дескать, малыш жив, и это главное, но…
— Труп наш Таилир. Должен быть трупом. Судя по количеству крови и отметинам на тунике, ему пробили грудь насквозь. Прямо через сердце.
Гайр невольно вздрогнул.
— Да пёсий хвост тебе в рот, Лер! — ругнулся он, почти неосознанно делая знак от сглаза. — Шуточки у тебя!
— Какие там шуточки? Я чуть не поседел, когда осознал, что случилось! Гайр, ты не понял до сих пор? Таилира убили. И этот… он его оживил. И мне страшно от этого, так страшно, как, кажется, никогда ещё не было.
Гайр открыл было рот, чтобы возразить… А потом замер, что-то вспомнил.
И вдруг слабо улыбнулся.
— Лерон, а знаешь, что я тебе скажу? Забудь. Мало ли, что было с Наэри. Главное, что сейчас он жив.
— Серьёзно? — с сарказмом откликнулся целитель, и залпом допил остающийся на донышке настой. — Как у тебя всё просто! Он же не целитель, Гайр, неужели ты не понимаешь? Он маг смерти. Некромант, а то и что похуже! Я думать боюсь, чем Башне придется платить за его помощь!
Гайр долго молчал.
— Он спас Наэри, Лер, — тихо сказал он, наконец. — Я думал, что мне просто померещилось, что я неправильно прочёл следы на его одежде, но… Теперь мне кажется, что ты не ошибся: тот подонок и впрямь убил Наэри. И тир Кеаран вернул его к жизни — так же, как удержал на краю мою жену. Он спас нашу Башню, Третьего Стража, тебя — и почти всех её обитателей.
Он запнулся и после долгой паузы, во время которой Лерон сверлил его неодобрительным взглядом, тихо закончил:
— Он спас Карилли, Лер. Ты, лучший целитель крепости — лучший, лучший, не кривись, скромник! — отступился, а он взялся лечить. И у него получается, я сам это уже вижу. И я так тебе скажу: мне все равно, чем придется платить — здоровьем, долголетием, жизнью — да хоть душой! Если он сможет её исцелить, если сможет вернуть её к счастливой жизни — то и пусть. Не дерзи ему, Лер. Он моя единственная надежда. Я не прощу тебе, если он обиделся и уйдет.
Целитель долго молчал.
— Не уйдет, хмуро буркнул он. — Не приведи боги, ещё не будем знать, как избавиться.
И вдруг, с надрывом, встряхнув друга за плечо:
— Я боюсь его, Гайе, — и детское имя в устах почтенного целителя прозвучало как то нервно и беспомощно. — Я никого в жизни так не боялся, как этого типа! Знаешь, что он мне сказал, когда я спросил его, кто он?
Он посмотрел на Гайра и, не дождавшись вопроса, веско ответил сам:
— Смерть.
Гайр задумчиво хмыкнул. Помолчал немного, разглядывая друга с сочувствием и едва заметной насмешкой. А потом мягко похлопал его по плечу и посоветовал:
— Кем бы он ни был, Третьей Башне он не принёс ничего, кроме добра. Смерть, знаешь ли, тоже не всегда — зло. Иногда она и спасителем может быть.