Любой скандал как сюрстремминг — гнилая селедка, подаваемая под видом деликатеса. Можно отказаться от дегустации, но амбре с радиусом поражения до десяти метров при открытии консервной банки обонять придется всем присутствующим. И даже если одной из сторон конфликта кушанье придется по вкусу, то вторая с криками «хватит, затыкай!» гарантированно начнет метаться в поисках противогаза и бомбоубежища.
Когда Фомин был владельцем мастерских по ремонту обуви, на одной из точек у него работал сапожник, отличавшийся обостренным чувством справедливости и весьма злым чувством юмора. Так, любившим устроить скандал клиентам он никогда не отказывал в обслуживании, но мог в отместку зашить в подошву рыбий хвост, а то и целую рыбку небольших размеров — сырую мойву, например. Отремонтированные ботинки выдавались заказчикам с максимально возможной доброжелательной улыбкой. Расплата за хамство настигала нерадивого клиента спустя два-три дня, когда заложенная в сапоги рыбная бомба, повинуясь законам биологии, химии и некробиоза, срабатывала, источая вокруг тошнотворный гнилостный запах. Ответственный за диверсию обувных дел мастер только равнодушно пожимал плечами, на все претензии отвечая презрительным «ноги чаще мойте».
Скандалить надо уметь. Это навык, который закладывается в раннем возрасте, формируется в юности и затем оттачивается на протяжении многих лет, привнося в жизнь обладателя, в зависимости от выбранных стратегий, либо способность эффективно достигать поставленных целей, либо хаос и разрушения в отношениях с социумом.
Хороший скандал способен заменить собой целую сессию у профессионального психолога. Ничто так эффективно не обнажает имеющиеся в отношениях скрытые проблемы, как качественная ссора. Но главный вопрос заключается в том, что к ссорам, в отличие от битв, почти никто и никогда не оказывается готов. А еще реже люди готовы признавать свои ошибки, которые становятся отличной почвой для тысячи и одной проблемы и могилой для мечты об идеальных отношениях. Баг мироздания — фундаментальная ошибка, заложенная в программе на уровне исходного кода.
— Легко тебе говорить, — тяжко вздохнул Фомин в ответ на успокаивающие Настины речи. — Мне бы твой оптимизм…
— Никогда не была оптимисткой, — возразила девушка. — Но если я скажу, что будет ужасный ужас, тебе станет легче?
— Нет, легче мне не станет. Но сейчас назревает действительно серьезная ситуация.
— Насколько серьезная?
«Примерно на сорок миллионов», — подумал про себя Фомин, а вслух произнес:
— Достаточно. Я могу стать банкротом.
— А что тебя больше пугает, — спросила Настя, присаживаясь за стол рядом с ним, — потеря денег или изменение уровня жизни? Строго говоря, пугало и то и другое. Подтекст вопроса был понятен: как много для Фомина значат деньги и насколько сильно он к ним привязан. Но для него, выросшего в обычной семье очень среднего достатка, повышение уровня и качества собственной жизни до определенного возраста было почти что идеей фикс.
Если вы не знаете, что такое зимние сапоги-дутики на синтепоновой ватной подкладке — вас можно поздравить, поскольку родители смогли уберечь вашу психику от лишней травмы. Это сейчас им придали пристойный внешний вид, научились шить с закосом под скандинавские угги и даже облагородили дизайнерскими изысками в виде шнуровки и всевозможных оторочек из «рыбьего меха».
А в пору детства Фомина такая обувь выпускалась только в двух вариациях: сапоги на зиму есть и сапог на зиму нет. А если попадались варианты поинтереснее и покрасивее, на них банально не хватало денег. Поэтому выбирать не приходилось: либо ты ходишь в этих чудовищных позорных дутиках с сухими ногами, либо носишь демисезонные ботинки — и здравствуй насморк и температура.
Справедливости ради надо отметить, родители прикладывали неимоверные усилия, чтобы Максим мог сказать:
«У меня было счастливое детство». Но осознание ценности этого периода жизни пришло к нему сильно позже, когда указанная в паспорте дата рождения стала недвусмысленно намекать, что пора бы уже подвести определенные итоги и разобраться наконец с детскими комплексами и страхами.
Только с первыми, по-настоящему значимыми коммерческими успехами, когда вместе с большими деньгами пришло понимание, что иметь их могут не только избранные, но и обычные среднестатистические граждане, за чьими спинами нет поддержки в лице родителей из совета директоров, Фомин стал спокойнее относиться к деньгам, больше не пытаясь истово зарабатывать, покуда хватит здоровья.
Но страх откатиться на уровень, когда хорошие доходы были только туманной перспективой, боязнь снова оказаться среди миллионов людей, которые с потухшими глазами маршируют утром на ненавистную работу, а вечером возвращаются домой в битком набитом общественном транспорте, нежелание обменивать каждый свой день на оскорбительно маленькую зарплату и понимать, что хрен ты вырвешься из замкнутого круга — вот это пугало по-настоящему.