— Да? И какие же? — участливо поинтересовался юрист.
— О собаках и бочках — не берите в голову, к делу не имеет отношения, — пояснил Максим. — Не томите, Константин Игоревич, как прошло?
— Имею удовольствие вам сообщить, — начал адвокат, имитируя еврейский акцент. — Таки да — прошло! Мы с вами успешно подошли ко второй фазе.
— Таки совсем успешно? — с надеждой переспросил Фомин, также пародируя одесский говор.
— А вы имели какие-то сомнения?
— Ни в коем разе. Но обстоятельства-таки были не совсем стандартные…
— Ой-вей… Таки я вас умоляю… — продолжал куражиться юрист. — Вы бы видели вблизи лицо этого поца!
Он получил ломаный шекель, принял его за карту сокровищ, заверенную печатью главного инженера девятого автопарка, и радовался как идиот!
— А нам за это пейсы не оторвут?
— Таки нет. А если и оторвут, новые вырастут — чистые, шелковистые…
Адвокат рассмеялся в трубку, и Фомин с облегчением выдохнул. Пошло дело. Впрочем, о полноценных преобразованиях говорить было еще рано. Да и вредителей в поле зрения оставалось много — и зайцы всех мастей, и ящерицы… Но кто сказал, что один в поле не воин? Еще какой!
Только одиночка и может быть настоящим воином — тем, кто не выполняет чьи-то приказы, а руководит войной сам.
А воин, которого ждет любимая женщина — стоит целой армии…
Глава 21
Цвет правосудия
В белом плаще с вискозной подкладкой сдержанных светлых тонов, накинутом на строгий деловой костюм, ранним утром в один из дней месяца апреля в крытой колоннаде дворца правосудия ожидал своего клиента пожилой, но все еще сокрушительно боеспособный адвокат.
Подзащитный, как и в прошлые разы, не заставил себя долго ждать, подъехав к зданию суда за семь минут до назначенного времени. Аккуратно припарковал автомобиль, дважды моргнул фарами ближнего света в знак приветствия юриста, заметившего его и махавшего рукой со ступенек казенного дома.
— Наше вам с кисточкой, — поздоровался Фомин, выйдя из машины и изобразив шутливый полупоклон.
— И вас по тому же месту, Максим Сергеевич, — отозвался юрист.
— У нас все хорошо? — с надеждой поинтересовался Фомин.
— Было бы плохо, я бы назначил встречу в рюмочной, — ответил Беликов.
Хотя плащ на плечах юриста был вовсе не древнеримским палудаментумом и сражаться предстояло далеко не с прокуратором Понтийским, а с фигурой куда меньшего масштаба и значимости в лице районного судьи, вид адвокат имел грозный и проходивших мимо него сотрудников суда, спешащих к началу рабочего дня, одаривал своей хитрой и чуть снисходительной улыбкой, от которой у знающих людей настроение портилось моментально. Но для Фомина эта насмешливая улыбка сейчас была лучшим индикатором — лакмусовой бумажкой, одним концом опущенной в агрессивную среду едкой кислоты отечественного судопроизводства. — Константин Игоревич, мне нужно чего-то бояться? — начал Фомин с вопроса, который обычно задавал каждому, кто предлагал ему вести совместные дела.
— Ни в коей мере, — заверил его юрист. — Я подготовил документы, которые доказывают твою полнейшую, если не сказать решительную, непричастность к тем претензиям, которые пожелали выдвинуть доблестные представители наших налоговых органов. Как скажешь, Константин Игоревич, как скажешь… Фомин не так сильно переживал за выбранную стратегию защиты, как за исполнение данных законником обещаний. Ну допустим, у них все получится. Судья признает их правоту, и налоговый инспектор пролетит как фанера над французской столицей. Но он же захочет отомстить. И сладкая парочка в лице адвоката с его клиентом окажется под таким ударом, что хрен увернешься. Но адвокат, кажется, думал иначе, потому как вид у него был убийственно спокойный. — Максим Сергеевич, — продолжил юрист. — Со своей стороны я сделал все возможное. Понимаю ваше беспокойство, но не извольте бздеть.
— Да ни в жисть! — отреагировал Фомин и поднял палец вверх, имитируя жест, какой обычно используют на Кавказе для придания высказыванию дополнительной значимости.
Сам процесс был однообразно тосклив, динамичен как судейский молоток в режиме покоя и невыносимо лжив, фальшью происходящего все более напоминая кукольный театр. Коррупция торжествовала, индивидуальной жадностью отдельно взятого чиновника попирая все нормы морали и того, что раньше звалось справедливым судом. Временами Фомин с тревогой поглядывал на адвоката, который, кажется, был совершенно безучастным и только листал новостную ленту на смартфоне, прикрыв аппарат кожаной папкой с документами, подобно тому как студенты прячут шпаргалки на экзамене.