— Что я хочу, чтобы ты мне доверяла? Конечно, всерьез. По-моему, я наконец-то разобрался в своих чувствах. Может быть, это равносильно самоубийству, но я думаю, что втюрился по уши, как здесь принято говорить. Да что там думаю — я это точно знаю! — Ну да, и в порядке проявления своих чувств только и делает, что бросает камни в ее огород!
— Послушай, я только что пригрозила раззвонить всему свету о том, что твой отец изменял жене. В моей книге люди увидят портрет престарелого мерзавца, покупавшего за деньги тела молодых девчонок, годившихся ему в дочери. И я не пожалею красок, чтобы описать те угрозы, которыми он затыкал им рот.
— У тебя нет ни единого доказательства.
— Я их раздобуду.
— Тебе не к лицу быть крутой. Меньше всего на свете ты похожа на крутую леди.
— Значит, ты совсем меня не знаешь. — Рей постаралась выпрямиться и расправила окончательно изжеванное платье. — Я успела собрать массу пикантных подробностей о жизни вашей семьи. О том, что твоя мать предпочитает витать где-то в заоблачном мире и тешить себя иллюзиями. Она даже уверила себя в том, будто муж прислушивался к ее советам в отношении бизнеса — примерно таким же образом, как прислушиваешься сейчас ты.
Ну откуда, скажите на милость, она раздобыла все эти унизительные, не предназначенные для чужих ушей детали? Ответ напрашивался сам собой. Это рассказала Линсей-Мэй, а уж Рей расцветила их своим остро отточенным журналистским пером.
— Твоя сестра имеет репутацию сексуально озабоченной особы, Даллас. Озабоченной! То есть она старается получить то, чего ей не хватает, любыми способами и в любом месте. Ходят слухи, что это сделало ее мужа нелюдимым. Что он стал вести себя странно и непредсказуемо… — Тут она шумно сглотнула, но собралась с духом и повторила: — Непредсказуемо. Гонял с сумасшедшей скоростью на автомобилях и вытворял всякую чертовщину на старых самолетах. Люди… люди считают, что он жил сам по себе.
Даллас покосился на нее и упрямо стиснул зубы. Она изо всех сил старалась настроить его против себя, но это получалось из рук вон плохо. А необходимость упомянуть про Уоррена чуть не вывернула ее наизнанку. Ей наверняка нелегко далась правда о человеке, считавшемся ее мужем.
— История будет что надо, — промолвила она.
— Ты не заставишь меня передумать, Рей, — ответил Даллас. — Так что зря стараешься. Ты нужна мне так же, как я нужен тебе. И я ни за что от тебя не откажусь. Просто смирись с этим — и все.
Рей вдруг как-то странно дернулась всем телом. Она подобрала ноги на сиденье, натянула подол платья до самых щиколоток и опустила голову.
Даллас молча ждал.
Волк громко вздохнул и стал протискиваться между передними сиденьями, пока не умудрился положить свою массивную голову Рей на плечо.
Потому что услышал, как она плачет.
— Рей!
Она не отвечала, содрогаясь от беззвучных, тяжких рыданий.
Тем временем они подъехали к Глори и свернули на дорогу, огибавшую город снаружи.
— Эй! — окликнул Даллас. — Я не хочу, чтобы ты плакала. Ты создана для смеха и любви. Вот только не успела как следует в этом попрактиковаться. — Ну и чушь он несет!
Волк лизнул Рей в руку, и она легонько погладила его по голове.
— Ну пожалуйста, посмотри на меня, — попросил Даллас.
— Мне стыдно, — буркнула она. — Надо же, как глупо!
— Я влюбляюсь в тебя все больше и больше.
— Ох… — Она зажала уши и скорчилась еще сильнее.
— Не пытайся делать вид, будто ты меня не слышишь! Я знаю, что это не так. Я не просто влюбляюсь. Я уже влюбился. Ты считаешь, что я один из самых страшных местных демонов, но я не такой. У тебя неприятности. У меня тоже неприятности. Возможно, мы могли бы справиться с нашими неприятностями сообща, и это вышло бы намного быстрее и проще. Однако ты мне не веришь, и я тебя за это не виню. Но я непременно заставлю тебя верить мне, Рей. У меня нет иного выхода.
— Не надо, Даллас!
— У меня нет иного выхода. Я не в состоянии справиться со своими чувствами, а ты не подпустишь меня к себе, пока не поверишь, что я хочу и могу вытащить из заварухи и тебя, и себя.
Ее руки сжались в маленькие кулачки.
Даллас свернул с шоссе на зеленую лужайку в тени огромных кипарисов, поседевших от пыли, и резко нажал на тормоза.
Волк обиженно рявкнул, чуть не свалившись на пол.
Над выжженной землей повисло облако пыли.
Даллас выключил зажигание и повернулся на своем сиденье.
— Сидеть, Волк! Ложись! Лежать, Волк!
Собака неохотно отодвинулась на пару дюймов.
Даллас не знал, что сказать. Провалиться ему на этом месте, если у него найдутся подходящие слова. Или вообще какие-нибудь слова. Даллас Келхаун, вещие уста «Келхаун пропетис», лишился своего красноречия.