Я, когда испытал подобное чувство, прожил в Париже уже шесть лет. Наша дочка Луиза доросла до детского сада, и я стал возить ее туда – сначала на автобусе, потом пешком по улице Нотр-Дам-де-Шам, где, как водится, некоторое время жил Хемингуэй. Она вьется по склонам Монпарнаса, застроенная многоквартирными домами и школами. Мы пробирались через группки курящих и болтающих подростков. В других странах девочки и мальчики всегда отдельно, как вода и песок, а здесь все были вперемешку. Они вежливо уступали дорогу отцу с маленькой девочкой, видя в нас картинку своей будущей жизни в роли жен и мужей.
Оставив ее на попечение нянечек – “ Au ’ voir, papa … Au ’ voir, chérie ” [18] , – я часто шел обратно через Люксембургский сад. Однажды ноябрьским утром небо отливало серым металлом, какой бывает на цинковых парижских крышах, – а это верный предвестник снега, хотя, заходя в сады со стороны улицы Асса, я не предполагал, что он начнется немедленно. Отворачиваясь от ледяной, обжигающей холодом крупы, бьющей в лицо, я прошел мимо закрытого кукольного театра и детской площадки с бездвижной каруселью. Обогнул песочницу и пустующую полицейскую будку и оказался на полукруглой балюстраде, венчающей широкую каменную лестницу, которая вела к нижнему уровню садов, расположенных сразу за Сенатом.
Из сада испарились все цвета, превратив его в снимок Кертеша или Картье-Брессона. Никто тем утром не сидел в шезлонгах, не катался в лодках на пруду. Не было ничего от той жизнерадостности и беззаботности, что витают здесь летом. Однако я испытывал странный подъем. Ультрафиолетовые лучи не проникают сквозь стекло – точно так же и Париж исчезает, если смотреть на него через окно гостиничного номера или с крыши экскурсионного автобуса. Непременно нужно идти пешком, с замерзшими руками, засунув их поглубже в карманы, замотавшись шарфом, в мечтах о горячем café crème [19] . В этом и есть разница между абстрактным существованием и существованием именно здесь.
10. Сад убийцы
Сады, вы со своими изгибами и свободой, отвесными оврагами, плавностью изгибов, вы – умные женщины, зачастую глупые и порочные, вы сама суть опьянения, иллюзии.
Луи Арагон
“Парижский крестьянин”
Прогулки – это отличная идея, – согласилась Мари-До, когда я сообщил ей о рекомендации Одиль. – Ты можешь гулять в Люксембургском саду.
Она заметила мою кислую мину.
– Что не так с Люксембургским садом?
Все из-за тех воскресных дней, когда родители наряжали детей во все лучшее и тащили в ближайший лесной массив, в нашем случае – сиднейский парк Сентенниал. Уже взрослым я стал не то чтобы активно любить, но все же ценить этот викторианский реликт, его дорожки с пальмами по обе стороны, пруды, заросшие тростником, с пронзительно гомонящими птицами. А – до чего же красноречивая иллюстрация австралийского консерватизма – некий самопровозглашенный цензор взял в руки долото с молотком и кастрировал все статуи греческих и римских атлетов, даже фиговых листочков не оставил. Уже в детстве естественной средой обитания для меня был город. Под ногами хотелось чувствовать асфальт, а не травку.
И тем не менее на следующий день мы прогуливались в Люксембургском саду.
– Это парк Марии Медичи! – рассказывала Мари-До с энтузиазмом, вполне ожидаемым от женщины, которая писала диссертацию по флорентийским художникам эпохи Возрождения. Она развернула меня лицом к длинному зданию Сената. – Это был ее дворец – точная копия палаццо Питти во Флоренции.
– Только в Питти теперь картинная галерея, – заметил я. – Там есть на что посмотреть.
– Здесь тоже есть на что посмотреть.
Весь следующий час мы смотрели на: фонтаны, клумбы, пруд с яхтами, детскую площадку, кукольный театр, пасеку, павильон Ботанической ассоциации, площадки для игры в теннис, шахматы и boules [20] , не говоря уже об оригинальной модели статуи Свободы. Я бы предпочел открытое кафе у эстрады, где можно было почитать книгу и насладиться аперитивом, развернувшись задом ко всему этому великолепию.
Люксембургский сад, решил я, – тот же Сентенниал, только с французским акцентом.
Гретхен, королева мяса, трубадур свинины, в корне изменила мое мнение.
В порыве маниакального гостеприимства мы пригласили на ужин десяток букинистов, приехавших в Париж на ярмарку антикварной книги. Вдохновленный первым появлением молодой сочной белой спаржи, я решил подать ее на закуску, приготовив на пару, под sauce hollandaise [21] .