Спустя десять минут после прихода последнего гостя я все еще крутился на кухне, взбивал олландез, когда вдруг до меня донесся сильный аромат духов. Следом появилась потрясающая дама на высоких шпильках и в ярко-розовом платье, отделанном черным кружевом. Стоя с бокалом шампанского в руке, она вглядывалась в лимонно-желтую смесь.
– И что же это такое?
Ее темные волосы были убраны наверх, а ярко-розовое платье оттеняло кожу оттенка чуть более смуглого, чем это встречается у англосаксов. Такой был у Лени Рифеншталь и у Хеди Ламарр. Акцент делал ее голос низким и чуть хрипловатым, как в той Lieder [22] . Kennst du das Land wo die Zitronen blumen ? [23]
Все это отчасти описывает произведенное на меня впечатление, так что я, наперекор здравому смыслу, перестал помешивать соус.
– Олландез, – ответил я. – Для спаржи.
Я вынул венчик, капли стекали с него обратно в миску.
– Еще недостаточно загустел.
На мое счастье помочь она не предложила. Напротив, присела на краешек стола, с бокалом в руке, предоставив спокойно любоваться ею.
– Со всей этой суетой, – заметил я, вернувшись к помешиванию, – я не запомнил вашего имени.
– Меня зовут Гретхен, – ответила она. – Я любовница…
Она назвала самого изысканного и учтивого из наших гостей, американского букиниста, который пришел со своим шампанским столь труднопроизносимой марки, что оно просто обязано было быть не только самым хорошим, но и самым дорогим.
– Вы тоже букинист?
– Была когда-то. Теперь я художник.
– Живописец? Скульптор? Режиссер?
– Вы бы, наверное, назвали это… перформансом?
Она снова наполнила бокал из бутылки своего любовника и откинулась назад. По части соблазнительности Гретхен могла посоперничать с самой Дитрих. Запой она Falling in Love Again [24] , я бы ничуть не удивился.
– Моя новая работа связана, – сказала она, – с плотью.
Тут я опять бросил свое помешивание.
– С плотью?
– Ну, с кожей, во всяком случае. В Берлине…
Абсолютно феерическая история.
Несколько лет назад ее бросил муж. Решив выместить свою ярость на мясе, она решила, что туша свиньи в роли обидчика как раз сгодится. План был такой: одеть ее в костюм мужа, отвезти в деревню, натравить на тушу парочку питбулей и снимать на видео, как они будут раздирать ее на части.
– И вы это сделали?
– Не совсем. Schweinefleisch [25] , знаете ли, начинает попахивать, и… не слишком приятно. Я покончила только с головой, – она замолчала, принюхиваясь. – Что-то горит?
Что-то горело. А именно – я. Завороженный ее историей, я повернулся спиной к газовой горелке и подпалил рубашку.
Она позвонила на следующий день.
– Hallo, hier ist Gretchen. Ist alles OK ? [26]
– Пострадала только рубашка, – ответил я. – Меня пламя не задело.
– Вы встречать мне для кофе, ja ?
Я нашел ее как раз в том открытом кафе в Люксембургском саду.
– Я думал, вы предложите Flore . Ну, или Les Deux Magots на худой конец.
– О, нет! Они такие… gutburgerlich … Как это по-вашему? Буржуазные?
– А это – нет?
Она окинула взглядом железные выкрашенные зеленой краской стулья, теснившиеся в тени огромных платанов.
– О, нет. Разве вы не ощущаете… нечто?
– Что именно?
– Может, что-то из времен войны? – она кивнула в сторону Сената. – Полагаю, здесь была штаб-квартира Люфтваффе.
Она не ошиблась. Высшее нацистское командование, сыновья учителей и лавочников, жадно захватывало замки в странах, которые завоевывали. Как говорит о сидящем майоре Штрассере, которого играет Конрад Фейдт, метрдотель в “Касабланке”, “я всегда отдавал ему лучшее, зная, что он немец и все равно отберет это так или иначе”. В Париже гестапо заняло Lutece , лучший на Левом берегу отель, а армия тем временем устроилась в Crillon , выходящем на площадь Согласия. Чтобы не отставать от товарищей, Хуго Шперле из Люфтваффе захватил Люксембургский дворец, где его часто навещал босс, Герман Геринг, рейхсмаршал Великого Германского рейха. Альберт Шпеер сухо заметил о Шперле: “В стремлении к роскоши и показухе фельдмаршал шел ноздря в ноздрю со своим начальником. По части корпулентности они тоже были два сапога пара”.
Гретхен не ошиблась. Образы мужчин в черных ботинках, которые прогуливаются по этим аллеям, обсуждая планы захвата, бросали мрачноватую тень на эти места. Боковой вход в Сенат охраняла молодая женщина-полицейский в стеклянной караульной будке. На поясе висел пистолет в кобуре. Почему я прежде никогда не замечал ее?