Сам Филипп II находился в это время не так далеко, в Нидерландах. Поэтому ходили слухи, что он всё-таки тайно прибыл во Францию и дворяне из его свиты сумели сделать так, чтобы он посмотрел на невесту из закрытой трибуны, установленной на улице Сент-Антуан перед дворцом Турнель для зрителей предстоящего турнира. В нём должны были принять участие также король и дофин.
Напрасно Екатерина Медичи умоляла мужа воздержаться от поединка. Ведь Лука Горио, астролог папы, предупреждал, что королю Франции следует избегать участия в рыцарском турнире в возрасте от сорока до сорока одного года, поскольку именно в этот период ему угрожает ранение в голову, которое может привести к слепоте или даже к смерти. А французский астролог Нострадамус написал в одном из своих катренов:
Старого льва победит молодой,
Страшной дуэли печален исход:
Глаз ему выколов в клетке златой,
Сам он ужасною смертью умрёт.
Но, будучи заядлым турнирным бойцом, Генрих II не слушал ничьих просьб и предупреждений, желая продемонстрировать своё мастерство перед представителями короля Испании.
В последний день турнира, 30 июня, в праздник Святого Петра, весь двор собрался, чтобы стать свидетелем подвигов короля Франции, объявившего о своём намерении преломить копьё с самыми доблестными кавалерами. Елизавета наблюдала за зрелищем, сидя балдахином из голубого шёлка, украшенного гербами её супруга. Королеву Испании окружали герцог Альба, граф Мелито и свита из дам. Что же касается Екатерины Медичи, то она занимала отдельную трибуну, имея по правую руку королеву-дофину, а по левую – свою золовку, невесту герцога Савойского. Генрих II появился на ристалище в самом игривом настроении, подсмеиваясь над своими министрами, пытавшимися отговорить его от участия в турнире. Маршал де Вьевилль неохотно помог королю одеть доспехи, после чего тот выехал на арену и вызвал на поединок герцога Савойского, весёлым голосом сказав:
– Крепче держитесь в седле, ибо мы имеем намерение сбросить Вас на землю, несмотря на наши будущие родственные узы!
Тем не менее, скрестив копья, оба усидели на лошадях, и герольды объявили ничью. Тогда Генрих бросил вызов герцогу де Гизу, который, как и положено идеальному придворному, позволил королю одержать над собой победу.
Последним чести стать противником короля удостоился молодой граф де Монтгомери, капитан гвардии. Когда герольды снова объявили ничью, коннетабль Монморанси и маршал де Вьевилль приблизились к Генриху с просьбой удовлетвориться одержанной победой. Но король настаивал на том, чтобы Монтгомери возобновил бой, воскликнув, что почти победил его и хочет закрепить свою победу.
– Сир, – возразил де Вьевилль, – воздержитесь, умоляю Вас; ибо, клянусь всеми святыми, я уже три ночи не сплю, в ожидании, что сегодня произойдёт какое-то великое бедствие; и что этому последнему дню июня суждено стать роковым для Вашего Величества!
Пока де Вьевилль увещевал короля, появился герцог Савойский и сообщил:
– Королева умоляет Ваше Величество отказаться от дальнейшего поединка, так как Вы и так уже доказали, что Вас невозможно победить.
– Передайте королеве, – легкомысленно отозвался Генрих, – что я собираюсь биться из любви к ней и в её честь.
Хотя Монтгомери, впечатлённый словами маршала де Вьевилля, отказался продолжить поединок, король резко приказал ему взять новое копьё. Но едва Генрих пришпорил коня, чтобы двинуться к барьерам, перед ним снова предстал герцог Савойский с той же просьбой от королевы, к которой присоединилась и Елизавета. Однако, казалось, ничто не могло удержать короля от поединка. Как только он выехал на ристалище, затрубили трубы и бой начался. При первом же столкновении копья противников сломались и король немедленно отбросил древко в сторону, в то время как граф, растерявшись, продолжал сжимать собственный обломок в руке. Перед этим Генрих слегка наклонился, желая сбросить противника с лошади, и тут расщеплённое древко Монтгомери, ударившись об забрало короля, пронзило его глаз и проникло прямо в мозг. Вскрикнув от боли, Генрих повалился на шею коня, который пронёс его один раз вокруг ристалища, прежде чем испуганное животное удалось остановить. После чего коннетабль Монморанси стащил своего господина с седла и снял с него шлем. В это время Генрих слабо произнёс: