Я плетусь через парадный холл к лифту, соображая, как вести себя при встрече с тираном. Изобразить беспечность и радушие вряд ли сумею, да и накинуться с кулаками, к огромному сожалению, тоже. Выпрет ведь.
Выхожу на предпоследнем этаже «Юпитера» и сразу замечаю, что дверь в конце коридора приоткрыта. Он ждет.
Масштабы двухуровневого пентхауса Архипова поражают воображение. Облик апартаментов подтверждает статус владельца и его завышенные требования к качеству жизни.
Широкая лестница, плавно изгибаясь, ведет на второй этаж и четко разграничивает гостевую и приватные зоны. Сооружение из прозрачного стекла первым бросается в глаза, вызывает интерес к тому, что же скрывается выше. Я осторожно прохожу вглубь апартаментов, на носочках. Кажется, будто даже мое дыхание способно нанести вред окружающей дороговизне. Предметы декора и мебель сверкают от чистоты.
Я невольно замираю и перемещаю взор к роскошному роялю оттенка слоновой кости, разместившемуся в центральной части этажа. О... мой... бог... это же «Steinway & Sons»! Легенда инструментального рынка. Илон Маск или Джефф Безос в фортепианном мире. Высочайшее качество отделки и звука. Прикосновения к клавишам этого восхитительного инструмента сравнимы с волшебством.
В самых сладких грезах «жизни до аварии» я мечтала о том, чтобы однажды блестяще отыграть концертную программу на Стейнвей, как многие именитые пианисты, в числе которых моя фаворитка Юйцзя Ван по прозвищу «летающие пальцы». Ее виртуозной технике я долго и упорно пыталась подражать, обучаясь в консерватории.
Я полностью очарована роялем и воспоминаниями, что не замечаю стоящего за ним Архипова.
Он ставит на опущенную крышку бокал для вина и идет ко мне. Не спросив разрешения, аккуратно отдирает утренний пластырь с носа и одобрительно кивает.
— Быстро заживает.
Мне неприятно смотреть ему в глаза, поэтому я опускаю взгляд к ногам. Задаюсь вопросом, носит ли он что-то помимо деловых костюмов? Я одета в худи на пару размеров больше и леггинсы с кроссовками. Короче говоря, неподобающе для Архипова с его несметными богатствами и всевышним социальным статусом. Может, выбрала бы в качестве «лука» что-то поприличнее, но не рассчитывала на встречу с ним.
Я прямо-таки чувствую его жажду отчитать меня за внешний вид.
Впрочем, он это и делает, правда, начинает издалека.
— Я отправил тебя на шоппинг... — выдерживает красноречивую паузу. — Чтобы ты купила нормальные шмотки.
Пожимаю плечами.
— Я купила.
Правда, не для себя.
— Тогда что ты забыла в детском магазине вместо того, чтобы заехать в «Victoria’s Secret»... на худой конец?
Я поднимаю голову и щурю глаза.
Не имеет смысла дивиться тому, что Архипов осведомлен моим сегодняшним маршрутом. Что ж, не то чтобы я собираюсь что-то утаивать.
— Кое-что для племянника.
Теперь Тиран сканирует меня испытующим взором.
— Племянник, — полувопросительно, полуутвердительно проговаривает он, словно обращаясь к самому себе. — Сколько ему?
— Восемь исполнится в октябре.
Архипов тянет вдумчивое: «Хмм» и возвращается к роялю, чтобы взять бокал.
— Ты потратила на него приличную сумму, — констатирует он, насупив брови. — Почему? О нем родители позаботиться не могут?
— У него их нет.
С лица Архипова сходит краска.
Неужели в нем просыпается что-то человечное? Неужели он способен сопереживать?
— Что с ними случилось? — его басовитый голос проседает после хмурого молчания.
Должна ли я отвечать?
Мне сложно поверить в то, что ему действительно интересна судьба моей семьи.
Ладно. Раз спрашивает — расскажу.
— Своего отца Артемка не видел. А маму... — я вздрагиваю всем телом. — Его мама погибла... не так давно, — я дотрагиваюсь до своей шеи и морщусь от дискомфортного ощущения застрявших в горле рыданий.
— Ты опекун?
— Его бабушка, — я морщусь сильнее, потому что мысль об этом невыносима.
— Сегодня ты заезжала в кардиологический центр к мальчику? Он болен?
Зачем, зачем Архипову знать об этом? Зачем выворачивать мою душу наизнанку?! Почему именно в этот прекрасный день?!
— Порок сердца, — выдавливаю я горестно.
Тиран очевидно не из тех людей, что немедленно кидаются утешать, услышав подобный диагноз, пусть речь и идет о совсем еще крохе. Выражение его лица остается прежним: мрачное, с легким оттенком черствости.
Я топчусь на месте, не зная, куда приведет этот разговор.
Архипов первым нарушает гробовое безмолвие.
— Ты здесь, потому что надеешься моими деньгами спасти мальчика?