А когда оборачивается и находит взглядом меня, сначала его глаза немного расширяются, а затем он словно задумывается о чем-то, мрачнеет. Вскоре к нему, как уже мне привычно, возвращается самообладание, но мне все равно как-то не по себе.
— Доброе утро, — говорю ему, шагнув ближе.
Тиран тоже подходит. Несильный приятный ветер играет с моими распущенными волосами, щекота обнаженные плечи. А рубашка Тирана слегка раздувается под его слабым напором, и мне становится видно, что Архипов, кроме нее, на свой торс больше ничего не надел.
Мысли снова возвращаются к прошедшей ночи.
Прекрасной ночи.
Не могу о ней не думать, я ведь лишилась девственности. С мужчиной, который, совсем неясно, захочет ли со мной быть...
— Доброе утро, Доминика. Как ты спала? Надеюсь, крепко? — он, как всегда, кажется строгим.
Мне хочется вернуться на десять часов назад. Даже не ради ласк и близости, которые мне так понравились, а ради того, чтобы видеть Тирана другим — не контролирующим себя и каждое свое слово.
Это, наверное, невозможно. Чтобы он снял маску напускного безразличия.
Мне хочется закричать, что эта ночь была лучшей, хоть Артем пока в таком ничего не обещающем состоянии. Хоть моя жизнь улетела куда-то за грань моего понимания. Хоть мне так невероятно страшно проживать завтрашний день. Да и сегодняшний. Десять часов назад я об этом не думала.
Десять часов, подумать только... Всего лишь... сколько? Шестьсот минут — и карета вновь превратилась в тыкву.
Так мало Золушка побыла с принцем. Так мало времени он держал ее в своих объятиях! Так мало всего было с ним, с Тираном, что хочется завыть от отчаяния.
Но я себе этого не позволяю и вообще выбрасываю глупости из головы.
Золушка, господи...
— Да, я спала чудесно и очень крепко, — это не ложь.
— Чудесно... — Тиран засовывает руки в карманы, чертыхается. О, я знаю этот тон: как раз для тех моментов, когда неудобно поставить точку. — То есть... Ника! — с тяжелым вдохом.
Ну и о чем я, дурочка, думала? О чем мечтала? Кто я, а кто Тиран!
— Мне... — он снова запинается, улыбается натянуто, затем приглашает присесть за столик.
Так необычно наблюдать за Тираном, который пытается подбирать слова. Я знаю, что он собирается сказать. Сейчас мне нужно лишь уговорить себя не заплакать. Ни в коем случае не плакать при нем.
— Доминика, — прочищает горло, взглядом окидывает горизонт, — я должен был... — а теперь сканирует глазами меня, — быть мудрее. Благоразумнее. Я очень сожалею, но...
— Но я тебе не подхожу?
Хотела смолчать, но не смогла!
Он поджимает рот. Выдерживает неизъяснимую паузу, от которой мои внутренности сворачиваются в морской узел.
— Я права? — не понимаю, почему усмехаюсь. Это не к месту. Да и не чувствую веселья. Скорее звук срывается с губ нервный и острый, скальпелем режет по сердце.
— Мне жаль. Я предупреждал.
— Ну да, да... — не знаю, а что я должна сказать?
Стараюсь смотреть куда угодно, только не на него. Он такой красивый, что внутри все разрывает от разочарования, боли, обреченности.
— Пожалуйста, не думай, что я отказываюсь от ответственности, которую взял на себя, — продолжает Архипов сухим, деловым тоном. Он говорит со мной так, как если бы подписывал с кем-нибудь важный договор. — Артем полностью остается на моем попечении. Все оплачено здесь, в Милуоки, в том числе, твое проживание, питание и тому подобное, Доминика. По возвращению из Штатов обратно в Москву я настоятельно требую не лишать меня возможности помогать вам. Потому что я говорил с врачом, Артему понадобится время для восстановления: а это витамины, лекарства, здоровое хорошее питание, развивающие секции и педагоги, ведь, я полагаю, мальчик пропустил очень много из-за болезни.
Чувство собственного достоинства пихается непроходимым комом в горле, толкается под язык, отчего кажется, будто меня сейчас стошнит. Пульс яростно колотится в области яремной впадинки. Я пытаюсь сосчитать быстрые, неровные удары сердца, чтобы отвлечься от подступающих слез.
Будет глупо с моей стороны поддаться эмоциям и дать волю рыданиям.
Мы ничего друг другу не обещали. Только одну ночь. Каждый получил то, что хотел.
Но... Тиран разговаривает со мной так сухо, безжизненно, и наряду с этим обещая помогать в дальнейшем. Противоречит самому себе и сохраняет титаническую бесстрастность на лице, словно перечисляет очевидные вещи.
К черту.
Правда.
Плевать на мои чувства.
Нет ничего важнее здоровья Артема.
— Доминика, — негромко зовет Тиран.