Через пять лет были изобретены более совершенные звездные двигатели. К тому времени о планах Маккола уже было известно всем. Никто и не думал преследовать его, тем более – продолжать войну. К чему? Постоянно меняющееся, становящееся все более странным небесное тело из органического углерода, кремния и воды, подогреваемой термоядерной реакцией, стремительно уносилось прочь от Солнца, прочь от человечества. Новорожденное дитя революции направлялось к тройной звезде в созвездии Центавра…
Венера
Со временем история Саймона стала достоянием общественности. Незнакомые люди вдруг обращались к нему по имени, они улыбались ему особой, печальной улыбкой, как это обычно делают в неловких обстоятельствах. Знакомые стали относиться к нему так, будто он для них очень важен, они охотно смеялись над его редкими шутками, желали ему хорошего дня, доброго вечера или сладких, приятных снов. Его коллеги-атумы неизменно выбирали одну из двух линий неадекватного поведения: либо торопились выразить свои соболезнования и спрашивали, могут ли они для него что-нибудь сделать, хоть что-нибудь, либо обижатись на то, что Саймон не доверился им раньше.
– Боже мой, ты же потерял почти всех своих близких! – воскликнул кто-то из них бестактно, зато весьма эмоционально. – Если бы я только знал! Чувствую себя идиотом. Я‑то думал, что мы с тобой друзья…
У Саймона и правда было несколько близких друзей, разбросанных по разным мирам, но те хорошо понимали, что можно, а что нельзя делать и говорить. Если он не хотел вспоминать о катастрофе, разворачивавшейся на Марсе, они не расспрашивали ни о чем, проявляя уважение к его личной жизни. Ситуация ухудшалась; он начал принимать транквилизаторы и другие лекарства. Это позволяло хоть как-то держать себя в руках. Он плакал, но только когда оставался один. Когда становилось совсем невмоготу, он добровольно брался за те задания, что выполнялись в одиночку, и старательно избегал профессиональных разговоров о прошлых ошибках и о растущих потерях. Он думал, что ему удалось справиться с собой, и испытывал мрачное удовлетворение от того, что сумел вынести личные невзгоды. Однако позднее, когда ситуация окончательно стабилизировалась, Саймон случайно встретил одного знакомого своих детских лет. Не страдая от излишней тактичности, этот тип спросил напрямик:
– А как твои родные, Саймон? Им ведь удалось вовремя выбраться из этого кошмара?
Его родители и не пытались выбраться. Два старика, живущие в разных концах непоправимо ущербного мира, не разговаривали друг с другом почти сорок лет. Но когда разразились снежные бури и воздух превратился в яд, они покинули свои жилища – сперва ехали на роверах, потом шли пешком через хаос и резню, пока не добрались до уединенной обители с видом на Элладу. Здесь они и провели вместе последние свои восемь дней и восемь ночей.
Что же касается сестры Саймона и их сводных родственников, все, кроме двоих, спаслись еще до того, как рухнула экосистема. Но где жить завтра, было неразрешимой проблемой не только для них, но и для Солнечной системы в целом. Миллионы беженцев заполнили все десять «Новых Лун» и целую флотилию спасательных судов; из наполненных воздухом резервуаров и устаревших систем жизнеобеспечения создавались временные жилища. Это была тяжелая, грязная, сложная жизнь – но всё лучше, чем судьба пятидесяти миллионов, оставшихся на лишенной кислорода, изъеденной кислотой поверхности Марса. Где же всем этим людям жить завтра? В этой сложной ситуации атумы выбрали готовое решение: заново терраформировать Марс и сделать это как можно быстрее, используя все инструменты из их стремительно разрастающегося арсенала.