Даже на орбите Сатурна, где пространство стоило дешево и легко добывалась еда, люди обзаводились современными телами малых размеров. Саймон не был таким крохотным с тех пор, как ему исполнился один год. Новый метаболизм оказался эффективным и надежным; к тому же человеческий мозг в конечном счете угасал, но кора головного мозга, созданная из кристаллических белков, была более стойкой и плотной; мыслительные процессы протекали так быстро, что природные способности атума усиливались вдвое, а объем памяти увеличивался в двадцать раз.
Впрочем, подобным трансформациям подвергался каждый атум, а это значит, что в их профессиональной жизни, как ни странно, мало что менялось. Саймон и его коллеги сохраняли свои прежние звания и квалификацию: росли только объемы работ и мера ответственности. Существенное инвестирование в медицину мало что меняло. Саймон говорил, что его работа – толочь воду в ступе; неловкий каламбур, поскольку он управлял потоками питательных веществ в новорожденных морях. На самом деле у него не было причин жаловаться; если он и задумывался о том, что его жизнь могла бы сложиться по-другому, то тратил на это не больше пары минут в год.
Он был безмятежно счастливым человеком.
Пусть его редко продвигали по службе, а зарплата почти не росла, работа дарила ему сложные задачи и минуты чистой, почти детской радости.
Обломки Япета теперь принадлежали Луне и Венере. Но десятилетия переброски в направлении Солнца ледяных глыб, состоявших из пресной воды и углеводородов, закончились. Прежние шахты и рудники превратились в большие города. Множество людей жило на Титане, Рее и других спутниках, и ни у кого не было желания делиться своими богатствами. Луна так и останется влажной губкой из камня, тогда как Венера превратилась в чистый сухой мир; ее экологическая система постоянно дорабатывалась, чтобы выдерживать бесконечную засуху, а жители были уже скорее машинами, чем существами из плоти и крови. И не важно, насколько глупо или упрямо вели себя правительства, математические расчеты были жестоки и просты: отныне будет проще терраформировать каждый мир там, где он вращается, так же как проще было транспортировать избыток людей и других разумных существ в эти пустующие дома.
Свет заливал новый Япет, вода была теплой и соленой; плавучие рифы представляли собой внушительные структуры из кальция и кварца, образовавшиеся вокруг пузырей водорода. Древний спутник давно растаял от коры до самого ядра, и огромные помпы перемешивали океан Япета, создавая тщательно спланированные течения так, чтобы каждый литр воды насыщался кислородом и освещался подводными солнцами. Электроэнергия в триллион ватт позволяла этому небольшому миру светиться изнутри. Обширнее прежних земных океанов, но без темных холодных пучин, где живые организмы медлительны и вынуждены экономить силы в надежде заполучить хотя бы крохи еды, нынешний мир Саймона со временем должен был обзавестись коралловыми лесами и пузырями городов, а также рыбами, соответствующими этим подводным садам, восхитительными как на вид, так и на вкус.
Работой Саймона, рутинной, но жизненно необходимой, были питательные вещества. Когда он не думал о Джеки, то обычно мечтал о дневных беседах с сенсорными устройствами и автоматами-наблюдателями. с центральным мозгом Дома и с коллегами из других, более элитных департаментов. Лишь небольшая часть спутника была стабильной: несколько плавучих городов, промышленный комплекс по переработке и рассеиванию крошечного ядра из камня и металлических примесей… Но основной задачей Саймона как атума в его крошечном королевстве было создать круговорот питательных веществ, не зависящий от сбоев и перепадов в подаче энергии. Вода должна была оставаться такой же прозрачной и чистой, как в лучшем приливном бассейне на каком-нибудь давно исчезнувшем земном пляже.
Так как Джеки это было интересно, Саймон заканчивал день тем, что рассказывал своей любимой о последних событиях. Каждый вечер, как только ближайшее солнце начинало меркнуть, он обычно составлял небольшое послание, основанное на холодных и беспристрастных фактах. Но поскольку он нервничал, то неминуемо начинал рассказывать, что постоянно думает о ней и что любит ее, а выражение его лица и интонация говорили сами за себя: что он боится ее потерять из-за какого-нибудь многообещающего студента или того хуже – из-за профессора с сертификатом гения, который увлечет его дорогую птичку в гораздо более экзотические сферы, чем этот прекрасный, но такой крошечный пруд.