– Могу я задать еще один вопрос?
– Да, сэр, – откликнулся шеф службы безопасности.
– Зачем я здесь? Вы ведь уже установили личность пленницы. А поскольку я не видел ее по меньшей мере восемьсот лет…
– Девятьсот пять марсианских лет, – поправил его шеф.
– Я не понимаю, какова моя роль во всем этом. – Саймон погладил короткую седую бородку, скрывавшую половину его вполне человеческого лица. – Если только, конечно, вы не хотите, чтобы я давал показания в суде.
– Нет, – выпалил шеф.
Саймон ждал, его терпение было на исходе.
– Суд закончился несколько часов назад. Судьи уже вынесли приговор. Осталось только казнить заключенную.
– А, – кивнул Саймон. – Так вы вызвали меня сюда в порядке любезности?
Черные глаза смотрели на него, и в них читалась надежда, что больше ничего говорить не придется.
Однако, хоть атум и прожил много десятков лет среди этих существ, он никак не мог собрать воедино все подсказки. То, что было бы очевидно любому местному жителю этого холодного уединенного мира, для него оставалось тайной. Наконец с искренним смущением Саймон признался:
– Я не знаю, чего вы хотите.
– Этого хочет арестованная.
– Чего именно?
– Наоми выучила наизусть наши законы, – признался шеф. – И она каким-то образом узнала, что вы здесь живете.
Атум почувствовал себя не в своей тарелке.
– Она апеллировала к редко применяющемуся закону и назвала имя своего палача.
– Я не стану этого делать, – сказал Саймон.
Сурикаты – существа в высшей степени общественные. В их гражданском кодексе нет такого понятия, как право выбора. Их преданность своему городу и миру безупречна. Такого же поведения они ждали и от тех, кто жил в их соборах из льда и прозрачного воздуха.
– Если вы откажетесь от этой чести, – без экивоков заявил шеф, – мы будем вынуждены начать процедуру депортации.
Саймону потребовалось некоторое время, чтобы переварить услышанное.
– Она хочет, чтобы ее убил я, – тихо пробормотал он.
– На мой взгляд, – чопорно ответил шеф, – эта женщина уже мертва. Своими действиями вы лишь подведете черту.
Во множестве разных мест, в том числе в памяти по крайней мере одного атума, имелись точные и эффективные планы трансформирования этого маленького мира. Макемаке был назван в честь полинезийского бога-создателя, точнее, в честь божества, которому поклонялись жители изолированного острова Пасхи, – а в те времена, когда человек только начинал осваивать новые земли, остров этот был, вероятно, самым удаленным клочком суши, заселенным представителями человеческой расы. Трансформация Макемаке уже должна была бы начаться, если бы в прошлом столетии не разразилась война. Пока Марс в очередной раз умирал, сюда была доставлена дюжина новых искусственных солнц. Они находились на орбите, терпеливо ожидая приказа зажечься. Сделать первый шаг было несложно: превратить метановые снега в тонкий слой атмосферы, окружающий небесное тело вполовину меньше Плутона. Но даже этот скромный шаг таил в себе опасность. Зачем превращать свой мир в приманку для далекого, но оттого не менее грозного врага? Восемь десятилетий беспрецедентной борьбы опустошили и более богатые миры, и если бы не тоненький ручеек беженцев, которым, пусть с трудом, но все же удавалось добраться до этого холодного, темного мира, здесь царило бы полнейшее затишье.
Высокопоставленный атум поразмыслил на эту серьезную тему и решил, что ему чрезвычайно повезло: он не только сумел выжить в Войне, но и обнаружил форму жизни, наделившую его властью и привилегиями, о которых он прежде и не мечтал.
Прогулки по поверхности обычно доставляли Саймону удовольствие. Царство холода и бесплодного льда дышало величием. В черном небе не было ни движущихся огоньков, ни пролетающих кораблей, и это бесконечно привлекало Саймона. Не было вспышек и отблесков от залпов гигантских орудий. На сегодня ни один из выживших Лагерей не был способен на такие чудовищные действия. А потому целеустремленный разум Саймона мог забыть обо всем. Можно было смотреть на тлеющий уголек Солнца, на тусклую точку Юпитера и верить во что угодно, только не в ужасающую реальность, в которой почти все живое было уничтожено, а все миры, включая Землю, сделались практически необитаемыми.
– Ты что делаешь? – спросил резкий, нетерпеливый голос.
– По мере возможности – ничего, – признался он собеседнице.
– Сосредоточься, – потребовала она.
– Надо бы.
– Ты ведь совсем не изменился, правда, Саймон? Все так же избегаешь неприятной работы.