– К утру будет как огурчик.
– Но вы ведь не ложитесь к нему туда?
– Я его жена.
– Но… Господи, Дотти! Вы сама любовь.
Теперь или никогда! Он шагнул к ней.
– Не можете же вы растрачивать свою жизнь на это… Вы ведь могли бы…
На миг показалось, что его откровенный шаг действительно сработает. Она не отшатнулась от него, и взгляд ее золотистых глаз был далеко не враждебным. А в следующий миг, когда он протянул руку к ее щеке, она коротко вскрикнула и вся сжалась, отскочив от него на другую сторону длинноворсного ковра и потирая то место, которого едва коснулись его пальцы. Как будто ее ужалила пчела.
– Прости, Дотти. Я не хотел…
– Нет-нет. Дело не в тебе, Фрэнк. Дело во мне. Ты нравишься мне. Я тебя хочу. Ты даже не просто нравишься, а гораздо больше. Только… Ты слышал когда-нибудь об импринтинге?
– Ну, все мы…
– Я имею в виду буквальное значение. Импринтинг – это то, что происходит в мозгу цыпленка, когда, вылупившись из яйца, он впервые видит мать. Это инстинкт, врожденное свойство, о котором известно не одно столетие. Оно в той или иной степени проявляется даже у более развитых животных. Благодаря ему можно заставить утенка следовать за первым объектом, который он увидит в своей жизни, даже за парой галош.
Фрэнк кивнул. Он, кажется, знал, о чем она говорит, хотя понятия не имел, к чему все это сейчас.
– У нас, у людей, имеется тот же самый инстинкт, хотя и не такой сильный, и с нами не все так просто. Во всяком случае, если ничего не делать специально.
– О чем ты говоришь? Люди могут запечатлевать свой образ в мозгу других людей, привязывая их к себе? Но это же незаконно.
– Что значит законность в наши дни? В мире всегда найдутся места, где можно делать все, что тебе заблагорассудится, а Уоррен, когда мы с ним познакомились, уже знал, что умирает. Он был такой очаровательный. И он был невероятно богатый. Он сказал, что может обеспечить мне жизнь, какой сама я никогда не добьюсь, сколько бы ни прожила и как много бы ни работала. И он был прав. Все это… – Она обвела рукой люкс. – Это пустяки. Фрэнк. Это обыденность. Этот лайнер – тюрьма с тематическими ресторанами и виртуальным полем для гольфа. Я поняла, что Уоррен – мой шанс спастись от подобных мест. Тогда это казалось не так уж трудно.
– Ты хочешь сказать, что позволила ему провести над собой импринтинг?
Она кивнула. Вот теперь в ее глазах действительно блестели слезы.
– Он заказал небольшое устройство. Можно сказать, свадебный подарок. Оно было похоже на какое-то серебристое насекомое. И даже довольно красивое. Он посадил его мне на шею, и оно заползло… – она коснулась уха, – прямо туда. Было немного больно, но совсем немного. Он велел мне смотреть на него, пока оно заползало все глубже, отыскивая нужный участок мозга. – Она пожала плечами. – Все было так просто.
– Боже мой! Дотти!
Он снова шагнул к ней, на этот раз поддавшись порыву. И снова она отшатнулась.
– Нет. Не могу! – Она зарыдала. – Неужели ты не понимаешь? В этом и заключается суть импринтинга. – Пятно на блузке вздымалось и опускалось. – Как бы я хотела избавиться от этой штуковины и быть с тобой, Фрэнк. Но я в ловушке. А тогда это казалось невысокой ценой. Да, правда, я побывала в невероятных местах, испытала самые поразительные ощущения. Но жить на круизном лайнере, смотреть на развалины древнего мира, потому что нам невыносимо видеть, во что мы превратили наш собственный… Это бессмысленно. Существует и другая жизнь, Фрэнк, в высоких горах, под небесами, глубоко в океане. Во всяком случае, для тех немногих, кто может ее себе позволить. А Уоррен мог. Мы могли. Это похоже на какое-то проклятие из сказки. Я как тот царь, который хотел, чтобы весь мир был из золота, а потом оказалось, что, делая мир золотым, он убивает все вокруг. Как бы я хотела быть с тобой, Фрэнк, но только Уоррен будет возрождаться снова и снова, а я не могу отдаться другому, не могу даже позволить ему коснуться моей щеки. Как бы я хотела найти какой-нибудь выход. Как бы я хотела вернуть все обратно, но я связана навеки. – Она протянула к нему руку. Даже в слезах она была невероятно прелестна. А в следующий миг все ее тело оцепенело. Как будто между ними выросла стеклянная стена. – Иногда я жалею, что мы не умерли.
– Дотти, ты не должна так говорить. То, что есть у нас с тобой… то, что могло бы быть. Мы ведь только что…
– Нет, я не желаю смерти тебе, Фрэнк. Или даже себе. Я говорю об устройстве мира… – Она подняла на него золотистые глаза и медленно моргнула. – И об Уоррене.